Солист Большого театра - [33]
Саша решил подарить ему компакт-диск и по совету Константина Орбеляна (Гарриевича, племянника Константина Агаларовича, журналом «Opera News» признанного лучшим вокальным дирижёром современности) собрал по девять лучших записей русских романсов и еврейских песен, ранее выпущенных на пластинках. Такая композиция юбиляру очень понравилась, и он дарил диск друзьям и ученикам в Москве, а потом в Иерусалиме. Увы, этот диск так и остался единственным при его жизни.
Соглашусь с автором аннотации в том, что эти темы живут в песнях всех народов и во все времена разно. Поэтому отец, верный классической школе вокала, русский городской (цыганский) романс, неаполитанскую и еврейскую песню, не допуская «национальных красок», и всё же с разными «модуляциями», с разным эмоциональным отношением. Потому, хотя бы, что в русских романсах чаще звучит отвергнутая любовь: «прощай, письмо любви»… «промчался безвозвратно тот сладкий миг»… «ивы печальные». В неаполитанских и испанских песнях всё солнечно, бравурно, и после всех мимолётных влюблённостей с неизбежными изменами всё равно «сегодня я готов отдать девчонке с Арагона сердце моё». В еврейских песнях, рождённых в черте оседлости и даже в гетто, тоже есть ожидание счастья, радость любви, даже безудержное веселье («Фрейлехс»), но всё окрашено другим колоритом, тем более песни на бытовые темы, например о хлебе насущном или неунывающем портняжке.
Земля обетованная
Первый год после инсульта мама не сдавалась: ежедневно шажочками поднималась-спускалась по ступенькам лестничного пролёта, по квартире ходила без палки, когда в праздники собирались гости, сидела за столом вместе со всеми, но вести хозяйство (это стало заботой невестки, жены Саши) уже не могла. Чтобы надолго не оставлять её в одиночестве, отец чаще занимался со студентами дома, ухаживал за нею, кормил/поил[42], вместе смотрели телепередачи: мама помнила своё девичье увлечение танцами и старалась не пропускать трансляций с чемпионатов по фигурному катанию, особо радуясь за наших чемпионов. И всё чаще вспоминал детство в Златополе, а более всего любимого дядю, ещё одного, кроме Матвея, сына Ханины – Соломона, спасшего тонущего в бочке племянника.
В 1913-м Соломон (старший) оканчивал гимназию кандидатом на золотую медаль, но на экзаменах получил одну «четвёрку». Несколько дней спустя директора зарезали, дознаватели решили, что это месть неудачника. Его арестовали, отвезли в тюрьму в Чигирин, откуда деду удалось то ли под залог забрать сына на поруки, то ли, не дожидаясь ареста, отправить от греха подальше в дальние края. Так юноша оказался в Бельгии, где поступил в университет. Несколько дней (недель?) спустя убийцу нашли – фамилия Хромченко не запятнана, а Ханина, чтобы сын в одиночестве не тосковал, отправил к нему в Льеж наречённую невесту.
В середине 1930-х преуспевающий инженер, гражданин Великобритании, отважился на экскурсию по Украине, встретился ли со всеми родными, неизвестно, могли и затаиться: даже просто упоминать в анкетах родственников за рубежом, как и происхождение из дворян или священнослужителей, было чревато. Но что племянник стал известным певцом, лондонец знал: за пару лет до того дети прибежали к нему с криком «Соломон поёт!»… услышали по радио транслируемую из Большого театра «Травиату».
После войны в Москву приехал его приятель, дозвонился до нас и сказал взявшей трубку маме, что привёз письмо от дяди, а мама – надо ли напоминать, какой была вторая половина 1940-х – ответила, что муж… на гастролях и в ближайшие дни не вернётся.
Теперь же все попытки через бывавших в Европе знакомых что-либо о нём и его семье узнать – где живёт, под какой фамилией? – ничего не давали[43], оставалось одно – надеяться на случай.
Он, как говорится, не заставил – на самом деле очень даже заставил – себя ждать.
В один из вечеров осени 1988-го позвонила незнакомка, спросила, живёт ли здесь солист Большого театра Соломон Хромченко, а когда он взял трубку, пригласила к себе, посулив очень приятное свидание. Как ни странно, несмотря на поздний час он, что ему было несвойственно, тут же собрался. Открыв дверь, хозяйка квартиры проводила его в пустую комнату, предупредила: сейчас к вам придут, и удалилась, а вместо неё ворвалась очень похожая на любимого дядю его старшая дочь Роза: объятия, поцелуи, слёзы…
От неё мы узнали, что в 1947-м лондонец переехал с семьёй в Палестину, участвовал в создании энергосистемы возрождаемого Израиля, давно, как и его жена, умер, что Роза и брат Вивиен с семьями живут в Торонто, а младшая, Сара с двумя сыновьями в Иерусалиме. Они тоже давно хотели узнать, что сталось с их советским кузеном, и когда в Москву собралась группа канадских правозащитников (хозяйка квартиры была «отказницей», ждала визу в Израиль), Роза к ним присоединилась, имея один, но чёткий ориентир: солист Большого театра, если жив, ей помогут его найти.
