Солист Большого театра - [11]
В этом месте можно вспомнить Густава Малера: за десять лет диктаторского руководства придворной Венской оперой он нажил множество врагов, на него жаловались даже императору, на что Франц Иосиф, а он правил Австрией шестьдесят восемь лет, отвечал: «Я могу выразить желание, но не отдать приказ»… (мол, я же не директор театра).
Те, кто знали о требовании Сталина создать советскую оперную классику, были уверены, что Голованов пострадал за отказ от постановок скороспелой макулатуры. А читатели «Известий», наслышанные о кредо дирижёра – «лучшими интерпретаторами русской музыки могут быть только русские по происхождению музыканты и певцы» (из его статьи) – понимали «головановщину» как эвфемизм антисемитизма.
Так или иначе, в 1935-м в Ленинградском Малом театре оперы и балета (бывший Михайловский) под управлением Самуила Самосуда с большой помпой прошла премьера оперы Ивана Дзержинского «Тихий Дон», после чего Комитет по делам искусств Совнаркома СССР «рекомендовал» поставить её и в Москве. Тут уж Николай Семенович не противился, даже хвалил музыку, но себе не изменяя, внёс правку в партитуру, что привело к его очередному «освобождению от работы», а художественным руководителем ГАБТа был назначен ленинградский новатор-триумфатор.
Иные времена, иные и нравы. Никто не обвинял Римского-Корсакова в редактуре партитуры «Бориса Годунова». Правда, сам Мусоргский доработать клавир не успел, а Голованов поправлял здравствующего (хотя не гениального) автора – имел ли он на то право? Мнения могут быть разными, я лишь добавлю, что его ещё молодым музыкантом признавали Рахманинов и Скрябин, Танеев и Глазунов, маститый дирижёр Зилотти и знаток древнерусской музыки Кастальский.
Самосуд – он первым дирижировал Седьмой («Ленинградской») симфонией Дмитрия Шостаковича (премьеру, в войну главное музыкальное событие с мировыми откликами, сыграли в Куйбышеве), он же первым поставил в МАЛЕГОТ оперу «Война и мир» Сергея Прокофьева (после чего они все годы дружили) – в закулисных интригах не участвовал и в ГАБТ не рвался. Когда основной состав эвакуировали в Куйбышев (Самару), летал в столицу дирижировать в Филиале, где работала часть труппы, в 1943-м, неожиданно уволенный, возглавил Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко (создан был на основе Оперной студии Большого театра при участии Николая Семеновича). Сменил его Арий Пазовский[14], музыкант также замечательный, до того в Ленинграде худрук Кировского театра оперы и балета (бывший Мариинский), где после ухода Самосуда дирижировал премьерами опер композиторов Олеся Чишко и Марианна Коваля «Броненосец Потемкин» и «Емельян Пугачев».
Голованов в оперно-симфоническом искусстве был личностью гигантской и как фигура такого масштаба человеком неординарным: на репетициях властным, порой грубым до свирепости и по детски ранимым в жизни, любимым оркестрантами и певцами… за исключением никем непризнанных. «Я был ошеломлён, впервые попав на „Хованщину“ Мусоргского, – спустя десятилетия писал отец. Вступление к опере – „Рассвет на Москве-реке“ – я уже слышал в концертах, но тот вечер в театре, когда подвластный палочке дирижёра оркестр заливал могучей звуковой волной огромный зал, никогда не изгладится из моей памяти. Беру на себя смелость утверждать, что при Голованове оркестр Большого театра был лучшим в стране».
Был ли он заражён вирусом антисемитизма? В душе – никому не дано знать (может, только близким людям, но и для них она чаще потёмки), а в деятельности – более чем сомнительно. Иначе не собирал бы в своих оркестрах, не только в театре, и не защищал бы от преследований музыкантов, половина которых, если не большинство были «инородцами», не выбивал бы для них «непомерные» гонорары. Решающим критерием для него были не национальность, а каждодневно проявляемые преданность искусству и профессионализм. Поэтому в операх даже русских композиторов в его спектаклях – себе же вопреки! – пели, если выделять только «пятый пункт», Марк Рейзен, Бронислава Златогорова (Гольдберг… кстати, её из харьковского оперного театра в том клятом 1928-м пригласил в Москву именно Н. С.), Елизавета Боровская, и Соломона Хромченко принял в театр именно он и именно при нём как худруке театра отец стал заслуженным артистом республики.
Очередное возвращение в театр «распростившийся с ошибками» и вновь назначенный худруком отметил возобновлением в своей редакции (неугомонный…) партитуры оперы «Борис Годунов». Потому возобновлением, что двумя годами ранее при Арии Пазовском оперу поставили режиссёр Леонид Баратов и художник Федор Федоровский[15], но после нескольких спектаклей была из репертуара исключена. За то, что постановщики изъяли сцену «Под Кромами», где хор воспевал победителей ляхов, в то время как советский народ ещё переживал Великую Победу.
И ежу ясно, что такое решение могло быть принято только по согласованию со Сталиным или им продиктовано. После чего ему якобы пришлось даже просить строптивого музыканта вернуться за дирижёрский пульт, мол, без Н. С. не идут приоритетные для Вождя русские оперы. Голованов отказывался: я дал клятву матери не возвращаться в Большой, к тому же я стар, болен, мне не под силу эту ношу брать на свои плечи. Но: Николай Семенович, я тоже стар, тоже болею, но продолжаю работать. Поработайте и вы. Наладьте там дело, а тогда видно будет, может, одновременно пойдем на пенсию…
