Солист Большого театра - [13]
И во что едва верится: ныне израильтянин Дмитрий Якиревич утверждает – «слышал от Соломона Марковича»: когда в 1936-м ЕВОКАНС гастролировал в Москве, «Хромченко сумел организовать выступление ансамбля в Большом театре. Попасть на него сумела только музыкальная элита столицы» (из интервью, Интернет). Если так действительно было, то Николай Семенович не очень-то и шутил.
Зачинатель жанра
Какие только песни ни напевала у колыбели младшего сына мама: еврейские, украинские[17], русские, неаполитанские. И потому он предъявлял свой юный альт первым экзаменаторам украинской «Дывлюсь я на небо», неаполитанской «Как ярко светит после бури солнце», и – непостижимо для малыша – старинной студенческой грустной «Быстры как волны дни нашей жизни». Понятно, что в синагоге и еврейском ансамбле звучал идиш. В «Тачке» начинающий певец услаждал слушателей комсомольско-коммунальными шедеврами на украинском языке. В институте и аспирантуре его репертуар пополнился классикой – русскими и европейскими романсами.
Сегодня можно сказать, что песня сопровождала его с первых дней и до последних лет, а он в благодарность стал её, по Голованову, пропагандистом (не только еврейской), бояном (не только русской) и зачинателем нового песенного жанра. Это не я, любящий сын, придумал, так написал многолетний коллега отца Анатолий Орфёнов.
Один из представителей пред– и послевоенного поколения солистов Большого театра, о них автор предисловия к книге его воспоминаний, Андрей Хрипин, назвав имена, пишет: «это были уникальные голоса, редкостные индивидуальности, многие из них ещё и прекрасные актёры» (Музей ГАБТа).
Дорогого стоят и другие его признания. «Он обладал самым красивым по тембру голосом в Большом театре», «И что радостно теперь, когда позади полувековая творческая жизнь: никогда нигде мы – два лирических тенора, исполнявшие в Большом театре одни и те же партии, ни разу не огорчили друг друга ни завистью, ни интригой и остались до конца друзьями».
После того как в 1937-м Хромченко вошёл в состав исполнителей в операх Ивана Дзержинского «Тихий Дон» и «Поднятая целина» (Запевала казачьей песни, Рябой мужик), писал Орфенов, «в концертах они вместе с Петром Киричеком создали новый для того времени вокальный номер – дуэт исполнителей советской песни. Много позже, во время войны, возник замечательный дуэт В. Бунчикова и В. Нечаева, но зачинателями, создателями этого нового песенного жанра были Хромченко и Киричек».
Благодарно цитируя Анатолия Ивановича, я всё же вынужден его в хронологии поправить: их дуэт впервые прозвучал в 1934-м «Песней о Щорсе» Матвея Блантера на слова Михаила Голодного, а спустя два года в его же «В путь дорожку дальнюю» и «Краснофлотской» Юрия Данцигера и Дмитрия Долева[18]. Потом отец будет петь (записывая с ансамблями и оркестрами) произведения многих композиторов – Рейнгольда Глиера, Дмитрия Кабалевского, Тихона Хренникова и забытых ныне Иосифа Ковнера, Климентия Корчмарева, Михаила Старокадомского, Наума Фурмана; в конце 1940-х к нам приходил Никита Богословский, что-то отцу предлагал, не сложилось.
1930-е стали годами рождения советской массовой песни, их писали Исаак Дунаевский, братья Самуил, Дмитрий и Даниил Покрасс, Матвей Блантер, Константин Листов, Сигизмунд Кац, Климентий Корчмарев… но если к мелодиям, как правило, непритязательным и потому быстро запоминавшимися, особых претензий нет, то слова, вся эта патриотическая лабуда любого автора, – это, как сказали бы в Одессе, «нечто особенного».
Выделю одну вечную тему: вбивание в подсознание слушателей неизбежности скорой войны («Мы стоим за дело мира, мы готовимся к войне», Александр Галич).
Зачинают «Три танкиста, экипаж машины боевой»: «На границе тучи ходят хмуро». Подхватывает фильм «Вратарь»: «готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот, за тобою полоса пограничная идёт». Продолжает любящая девушка «Я на подвиг тебя провожала, над страною гремела гроза», хотя фильм с этой проходящей рефреном песней детский по роману «Остров сокровищ», а до войны ещё четыре года. И «в путь дорожку дальнюю я тебя отправлю» всё о том же, но не смешно ли, если за границей наращивают производство «Мессершмиттов» и «Фердинандов», просить «подари мне сокол на прощанье саблю, вместе с саблей пику подари» (не было ли это посвящено главному военспецу Будённому?). И уже послевоенная, в 1960-е одна из лучших, «Хотят ли русские войны»: о том автор предлагает спросить у тишины, берёз и тополей (поэзия…), а не ответят, «спросите у матерей, у жены моей». Но кто, они – или идеологи КПСС и гении генштаба определяли, быть войне или погодить, однако у них добиваться ответа поэт не предлагал; между прочим, он же потом рассказал, что песню как пацифистскую пыталось запретить именно Главное политуправление армии – «деморализует наших солдат»…
Не задумываясь о словах – запоминал, отец был столь увлечён расширением своего песенного репертуара, что, сообщив читателям журнала «Советская музыка» (№ 10–11, 1937 г.) «в театре готовлю партии Ленского и Фауста», тут же анонсировал «мой рапорт славной двадцатой годовщине родного комсомола – сольный концерт из произведений советских композиторов старшего поколения и композиторов-комсомольцев».
