Солдаты без оружия - [153]

Я молчал, думая о том, как важна и трудна работа разведчиков.

— Вот такое у нас было положение, товарищ капитан, когда Шараф отправился в свой последний поиск. — Лейтенант помолчал. — А сегодня пришел приказ о его награждении орденом Отечественной войны.

Трудно было собраться с мыслями, заставить себя работать. Я подробно расспросил лейтенанта о боевых делах Шарафа, записал важнейшие сведения и решил во что бы то ни стало написать о нем.

Потом я направился в штаб дивизии. Ночь была темная. В небо то и дело взлетали разноцветные ракеты. Где-то совсем близко слышались пулеметные очереди. Я шел, ни на что не обращая внимания, и думал о Шарафе. Он как живой стоял перед моими глазами. И так горько, так обидно мне стало, что я стиснул зубы.

Ночь я провел в политотделе дивизии, а рано утром собрался в обратный путь. Но тут до меня донеслись обрывки разговора, заставившие насторожиться. Речь шла о пропавшем разведчике, который вдруг вернулся.

Я бросился расспрашивать, узнал, что это Шараф. Сегодня ночью его привезли в медсанбат дивизии. Я помчался туда. С большим трудом я проник в палату Шарафа. Он лежал в полузабытьи. Лицо горело, дыхание было тяжелое, прерывистое. Я решил непременно дождаться, когда он придет в себя, и присел на табуретку. Прорваться к нему второй раз, я понял, вряд ли удастся.

Прошло около получаса. Шараф тихо застонал, лицо у него исказилось от боли. Видимо, он хотел повернуться на другой бок, но не смог. Я подошел к нему. Он открыл глаза и с недоумением посмотрел на меня.

— Да, да, это я, дружище… Вот видишь, мы и встретились, — говорил я, помогая ему повернуться. — Как ты? Что с тобой было?

Я долго просидел у его постели. С трудом, с большими паузами, он рассказал мне о том, какое тяжелое положение создалось на их участке фронта, как они два раза ходили в разведку и возвращались с пустыми руками и как наконец вызвал к себе командующий и такие обидные слова говорил…

Не то от слабости, не то от пережитой обиды голос Шарафа дрожал.

— Не представляешь, каково мне было!.. А главное — возразить нечего. Вернулся я от генерала и решил пойти в глубокую разведку, чтобы не возвращаться без «языка», да не какого-нибудь захудалого, а уж если притащить, так, по крайней мере, офицера. Взял я двух разведчиков, и мы пошли…

— Даже не окончив шахматной партии, — вставил я.

Шараф слабо улыбнулся и продолжал:

— Ты же знаешь, фашистские офицеры не очень любят показываться на переднем крае. Нам пришлось углубиться в расположение противника. Добравшись до холма, мы вдруг услышали голоса. Разговаривали несколько человек. Я с грехом пополам понял: ординарец какого-то обер-лейтенанта ругался, что его хозяину недодали шнапса.

— Ты разве знаешь немецкий?

— Проходил когда-то в школе. А на фронте волей-неволей пришлось подучить. Так что, как видишь, нам сразу повезло, — ответил Шараф и продолжал: — Мы узнали, что где-то совсем близко находится обер-лейтенант. Значит, здесь и надо было начинать охоту. Разделившись, мы поползли на холм. За ним виднелась глубокая балка, а на ее склоне были вырыты траншеи в человеческий рост. В темноте в них то и дело мелькали слабые вспышки — это, по-видимому, шныряли фрицы с ручными фонариками. Одна из траншей ведет в офицерский блиндаж, подумал я и, как потом выяснилось, не ошибся.

Но как действовать дальше?

Кто-то предложил подождать, пока все не перепьются, а потом напасть на блиндаж, одного из офицеров захватить в плен, а остальных прикончить ножами, чтобы не было шума. На словах все получалось просто…

Впрочем, долго размышлять у нас не было времени. Ночь подходила к концу, а нам предстоял обратный путь, да еще с пленным. Надо было на что-то решаться, не возвращаться же с пустыми руками.

К счастью, фашисты скоро угомонились. Должно быть, уснули. Мы тихо поползли вперед. Улучив удобный момент, навалились на часового, который стоял у блиндажа, и бесшумно отправили его к аллаху.

Вдруг из блиндажа, тяжело отдуваясь, пошатываясь и ругаясь, вышел человек. Он был пьян. Мы плашмя легли на землю. Немец не заметил нас и прошел мимо. Я разглядел: офицер, и, хотя звания его в темноте я не разобрал, мне показалось, это был обер-лейтенант. Что ж, «язык» вполне подходящий. Мы поползли за ним. Пройдя несколько шагов, немец присел на корточки…

Тут мы и навалились на него. Заткнули рот, связали. Сибиряк Сергей, настоящий русский богатырь, взвалил пленного на спину, и мы поползли назад. С трудом, обливаясь потом, взобрались на вершину холма, а там уже дело пошло легче.

Но не успели мы пройти и километр, как стало светать. Дальше двигаться было опасно. Неподалеку виднелся противотанковый ров. Мы залегли в нем и пролежали весь день. А ночью снова двинулись в путь. Но и на этот раз нам не удалось уйти далеко. Почти сразу натолкнулись на вторую линию обороны немцев и, сколько ни искали, не могли обнаружить проход в ней. Так прошла вторая ночь.

Нам пришлось вернуться в старое убежище. Здесь мы нажали на обер-лейтенанта, и он, тоже порядком измученный, рассказал о расположении немецких точек и сторожевых постов.

Все его показания мы нанесли на карту и ночью снова двинулись к своим. На этот раз нам удалось дойти до нейтральной полосы. Но не прошли мы и сотни шагов, как услышали гул немецкого самолета. Это был разведчик. Мы кинулись в какую-то балку и там наткнулись на вражеских солдат. Те открыли стрельбу. Мы залегли и стали отстреливаться. Но положение наше было невеселое. Главное, понимаешь, от ракет никуда не укрыться. Ну, думаю, пришел конец. Долго нам не продержаться. И в ту же самую секунду слышу: с нашей стороны по самолету начали садить зенитчики.