Солдаты без оружия - [144]

Я загляделся на гостей, позабыв, где нахожусь, не слышал ни глухого уханья орудий на передовой, ни гула самолетов, пролетавших над головой. Из задумчивости вывел густой хриплый голос Ураза-ата:

— А в тех двух машинах дополнительный паек вам для праздничных дней…

Андрей зашептал мне на ухо, что еще один грузовик с доппайком прибыл вчера и, как говорили штабники, состоял из личных даров старика; угощение, что в нашем блиндаже, оттуда; привезли даже кувшины с фруктовыми соками, коробки с сухофруктами, ящики с мясными и овощными консервами, мешки с мукой и рисом.

— Так что, братец, гульнем на праздник? — улыбнулся я.

— Сомневаюсь, — ответил Андрей. — В праздничные дни нам с тобой, друг, гулять на огневой: мы же политработники, не забывай!

— Не забываю. Но для чего же тогда подарки?

— Не волнуйся, о них позаботятся интенданты. Вон, уже хлопочут, — кивнул Андрей на попятившийся для разворота грузовик, на подножку которого встал офицер интендантской службы.

Гостей распределили по штабным блиндажам и землянкам. Ураз-ата собрался было идти с нами, в наш блиндаж, но тут подкатил на «виллисе» начальник тыла армии, генерал-майор Казаков Яков Михайлович.

— Ураз! — выпрыгнув из машины, крикнул генерал Казаков, худощавый и длинный, который разрезом глаз и выпиравшими скулами походил на монгола.

Ураз-ата округлил глаза, потом загремел:

— Якуб, неужели ты?! — и бросился обнимать генерала.

Они крепко тискали друг друга, похлопывали по плечам и спине, расспрашивали о здоровье и житье-бытье на узбекском языке. Да-да, генерал тоже говорил по-узбекски, и я остолбенел, слушая его правильную быструю узбекскую речь, и никак не мог сообразить, почему Ураз-ата называет его Якубом, а не Яковом.

— А ночью я был в штабе фронта, — говорил генерал, — узнал, что есть среди узбекских гостей неуемный старик по имени Ураз-ата, и подумал: какой же это Ураз, не тот ли?

— Теперь убедился, что тот самый? — смеялся Ураз-ата.

— Не думал тут встретиться с тобой, не гадал, а как увидел издали, еще из машины, сразу признал. Сердце до сих пор колотится, чуть не оборвалось. Садись-ка, дружище, в машину, поедем ко мне.

Генерал увез старика. Мы с Андреем удивленно смотрели им вслед, пока машина не скрылась из глаз.

— И впрямь неуемный старик, — задумчиво проговорил Андрей. — Интересно, когда он успел подружиться с нашим генералом?

Этот вопрос занимал и меня. Но ответить на него, ясное дело, могли лишь сам Ураз-ата да генерал Казаков, а мы не видели ни того, ни другого в течение нескольких дней.

В канун Октябрьской годовщины, как и предсказывал Андрей, нас направили на огневые позиции для проведения бесед и лекций. Я сокрушался, что так и не довелось поговорить с узбекскими гостями, особенно с удивительным стариком, каким представлялся Ураз-ата, не пришлось услышать концерта узбекских артистов.

— Не печалься, — утешал Андрей, — увидим и услышим. Начнем работу с той части, где они выступают.

— Боюсь, окажемся на другом фланге, — вздохнул я.

— Ерунда, — махнул Андрей рукой. — Линия фронта одна, хоть справа пойдем, хоть слева, все равно к солдатам придем.

Тут он был прав, и мы пошли из части в часть по следу гостей, однако встретить их не удавалось — волей обстоятельств мы оказывались в совершенно разных местах. Короче говоря, праздники провели в пути и лишь к вечеру четвертого дня нашли гостей в полку «катюш» — ракетных гвардейских минометов.

Обычно соединения «катюш» дислоцировались в глубине, подальше от глаз, и выдвигались вперед, меняли позиции лишь при выполнении боевых задач. «Раз приблизились к передовой, значит, что-то готовится», — решили мы с Андреем, не подозревая, что это что-то и будет началом знаменитого сталинградского удара, который, как известно, завершился окружением и уничтожением трехсоттысячной фашистской армии.

Мы спустились в широкую балку, затянутую сверху маскировочными сетками. По обеим сторонам в специально открытых у подножия склонов укрытиях стояли грузовики с зачехленными брезентом установками. На выходе у балки, где она расширялась, образуя как бы поляну между двумя холмами, были разбиты палатки. У входа в одну из этих палаток, самую большую — можно назвать и шатром, — толпились бойцы, и оттуда доносились музыка и аплодисменты.

— Кажись, нагнали гостей, — засмеялся Андрей, ткнув меня локтем в бок.

Я чуть не бежал в ту сторону, Андрей едва поспевал за мной. Вход в палатку-шатер был настолько запружен толпой, что протиснуться вперед и не мечталось. Я приподнялся на цыпочках и вытянул шею, словно гусь, чтобы хоть что-то увидеть поверх голов. Внутри горели светильники из гильз, на снарядных ящиках полукругом сидели зрители-счастливчики. В дальнем углу расположились музыканты, в переднем, стоя на невысоком деревянном помосте, пел юноша и изгибалась в танце девушка, оба в ярких национальных костюмах.

— Ураз-ата там? — спросил Андрей.

— Что-то не вижу.

— Ураз-ата занят пловом, — произнес кто-то за спиной.

Оглянувшись, я увидел солдата-узбека, совсем молоденького, с улыбчивым лицом. Он кивком показал в сторону левого склона и сказал:

— Ураз-ата хочет угостить нас ферганским пловом.