Солдаты без оружия - [123]

— Встать!

Все вскочили. Некоторые стояли еще с закрытыми глазами, пошатываясь.

— Фашисты силами до двух полков, при поддержке танков, атакуют второй батальон со стороны фольварка! — зло и хрипло выкрикивал комбриг, пристукивая по столу кулаком. — Приказываю: танкам моего резерва контратаковать. Зенитным пулеметам бить по наземным целям. Ясно, орлы?

— Ясно.

— Выполняйте.

Все пришло в привычное четкое движение: захлопали двери комнат, часто зазуммерили телефоны, забегали офицеры связи, взревели моторы. Танки бросились в атаку.

Комбриг пошел на радио.

— Разрешите с вами? — спросил Филиппов.

— Идем.

В эфире пищало, трещало, шумело, и все эти звуки покрывались отрывистыми разгоряченными голосами командиров машин.

— Иду на сближение.

— Пехота залегла. Молодцы зенитчики! Хорошо бьют.

— Алло, алло, Орлов. Я — «Шаляпин». Я — «Шаляпин», — докладывал Дронов. — Экипаж «сотой» совершил таран двух самоходок. Рубцов жив. Передает, что не сильно контужен. Преследуем пехоту. Прием.

Бударин слушал настороженно, стараясь по интонации голоса комбата определить его настроение, если надо — подбодрить, если надо — вмешаться, помочь; иногда отбивая ногою такт, удовлетворенно приговаривал:

— Так, орлы, так…

Филиппов, наблюдая за комбригом, учился у него командовать и ждал донесения о раненых.

— Алло, «Пинцет». Я — «Тампон», — услышал он звонкий голос Чащиной. — А — три, Б — один, В — четыре. Как слышно?

Филиппов расшифровал: раненых — три, контуженых — один, обожженных — четыре.

— Слышу хорошо. Чем помочь?

— Пока в порядке. Не нужно.

Радио неожиданно затрещало, послышался ломаный, неприятный голос:

— Алло, Орлоф. Стафайся. Ви будет окружен.

Филиппов увидел, как лицо комбрига налилось кровью.

— Пошел к чертовой матери. У нас и слова такого нет. Мы тебе покажем «стафайся»! — Он выключил микрофон, обратился к Филиппову: — Я этого наглеца, генерала фон Краузе, знаю еще с Курска. Нахал из нахалов. Воевать не умеет, а кричит. Все равно добью. Не уйдешь, сволочь! — Бударин погрозил кулаком в приемник.

У Бударина было такое выражение лица, что Филиппов поверил: комбриг обязательно разобьет фашистского наглеца генерала…

Вскоре все стихло. Немцы скрылись в лесу.

В комнату комбрига начали собираться офицеры.

Доложив ему подробности боя, они опять рассаживались кто куда — на столы, просто на пол. Постепенно оживление улеглось, и неотвязчивый сон вновь охватил утомленных людей. Бударин, сидя за столом, дремал, положив голову на руки, но даже и во сне у него хмурились брови и не расправлялись глубокие складки на лбу.

На улице все так же поскрипывали шаги часового: «спи-спи, спи-спи, спи-спи».

Через час опять зазвонил телефон.

Бударин взял трубку. Лицо его разгладилось, посветлело.

— Встать!

Офицеры встали. Бударин молчал.

Издалека доносилась канонада. В окнах еле слышно дрожали стекла.

X

— Слышите, орлы? Наши фрицев молотят…

Канонада приближалась. Теперь она доносилась не только с запада, но и с востока и с севера. Можно было услышать отдельные выстрелы, различить по звуку калибр орудия. И чем яснее слышалась канонада, тем яростнее становились атаки фашистов на станцию Сянно.

Противник стремился соединить свои разрозненные силы, вырваться из окружения. Обстрел станции не прекращался ни днем, ни ночью. То и дело рвались снаряды и мины, воронки густо покрыли улицы, дворы, огороды. Нельзя было выйти из дому, перебежать дорогу.

Танкисты несли потери. Из трех связных, посланных Будариным в батальон, ни один не вернулся обратно.

Раненые в медсанвзвод все прибывали и прибывали.

Сначала их аккуратно укладывали на матрацы, головой к стене, локоть к локтю. Когда матрацы кончились, начали укладывать на брезент, ставить в проходах на носилках, на любое свободное место. Хихля на двух ЗИСах отвез раненых в медсанбат, но и после этого легче не стало: через какой-нибудь час после очередной контратаки фашистов отсеки вновь наполнились ранеными. Стало ясно, что оборудованными отсеками, не обойтись, надо занимать новые.

— Товарищ Трофимов! — позвал Рыбин, выйдя из перевязочной и снимая отпотевшие очки.

— Слушаю, товарищ гвардии капитан.

— Придется вам добраться до бани. Там в одевалке есть ковры, мы их постелем на пол.

— Ясно. Разрешите идти?

Рыбин обратил внимание на Бакина. Санитар стоял посредине отсека ссутулясь, держа в руках поильник с водой, и, медленно поворачивая голову, оглядывал раненых.

— Вы что? — спросил Рыбин.

— Мне, товарищ гвардии капитан, так виднее. Нужда придет, я в любой конец достану.

Из дальнего угла попросили пить. Бакин сделал прыжок, как заправский вратарь, и через мгновение был уже там. Рыбин только головой покачал и пошел в перевязочную.

Коровин и Саидов носили раненых бессменно в течение тридцати часов. Они пошатывались от усталости, у обоих ныли плечи и спины. От тяжелых носилок ладони отекли и покрылись кровавыми мозолями. Руки пришлось забинтовать.

— Вы, ребята, в лайковых перчатках работаете. Белоручки, — шутили бойцы.

— Лайковые-то они лайковые, — отвечал Коровин, — только подклад кровяной.

В перевязочной шла безостановочная работа. Гулиновский громко сопел и задавал вопросы каждому внесенному санитарами раненому: