Солдат - [53]

На одном из этапов наступления 82-я дивизия оказалась в очень трудном положении. Она попала под сильнейший огонь, который немцы вели из деревни, расположенной в полосе наступления этой дивизии, но очень близко к наступавшей рядом 1-й дивизии. Тогда части 1-й дивизии перешли разграничительную линию, очистили деревню от противника и преподнесли, ete в подарок 82-й дивизии. Естественно, это раззадорило части 82-й дивизии, Им не понравилось, что на их участке фронта кто-то помогает им. На следующий день они без разрешения захватили деревню в полосе наступления l-й дивизии и теперь сами преподнесли ей подарок, Самолюбие той и другой дивизии было удовлетворено.

Я предполагал, что войскам будет очень трудно продвигаться и обе наступающие дивизии выдохнутся, выйдя к первому доту на «линии Зигфрида». В нашей полосе наступления «линия Зигфрида» состояла из двух полос сильнейших укреплений — железобетонных дотов, проволочных заграждений и противотанковых препятствий в виде так называемых «зубов дракона». Я намечал остановить 82-ю и 1-ю дивизии у первого рубежа укреплений, ввести в бон 30-ю дивизию генерала Гоббса и 84-ю генерала Боллинга и прорвать внешние укрепления «линии Зигфрида». Но все решилось иным путем. 1-я дивизия генерала Эндрюса и 82-я генерала Гейвина наступали такими темпами, что, прорвав первый рубеж, глубоко вклинились в оборону противника. Тут они были остановлены, но не противником, а командующим 1-й армией.

Когда мы наносили первые удары по «линии Зигфрида», генералы Эйзенхауэр, Брэдли и Ходжес приехали навестить меня. Они сообщили мне, что вскоре мой корпус будет выведен отсюда и направлен примерно на сто километров северо-восточнее с задачей оказать поддержку 9-й армии в се наступлении с целью захвата плотины на р. Рур. Справимся ли мы с этой задачей? — спросили они меня.

Конечно, я ответил утвердительно, но в глубине души считал, что едва ли такое крупное соединение, как мой корпус, когда-нибудь попадало в подобное положение. Участвуя в большом наступлении на один из наиболее укрепленных районов во всей Европе, мы уже имели приказ в конце марта принять участие в другой крупной операции — помочь 2-й английской армии переправиться через Нижний-Рейн. Теперь мы должны были двигаться на север, чтобы наступать на Рур. Однако и там, как мне сказали, мы пробудем недолго. Как только плотины будут захвачены, нас снимут оттуда для оказания поддержки 3-й армии генерала Паттона в ее наступлении через Рейн. Итак, мы еще вели тяжелые бои, а командование уже планировало наше участие в двух новых больших операциях. Я считал, что вряд ли соединение масштаба корпуса когда-нибудь выполняло в столь короткие сроки так много задач на отдаленных друг от друга участках фронта, и сомневался, чтобы любое другое соединение, кроме 18-го корпуса, могло справиться с этим. Вероятно, это была просто солдатская гордость за свое соединение, но именно так я думал тогда.

Так кончилась для нас битва за «Арденнский выступ» и наше контрнаступление, последовавшее за ней. Начавшись во мраке и смятении, под мрачной тенью смертельной опасности, эта битва окончилась нашим триумфом, которым мы обязаны прежде всего мобильности американской армии, а также смелости и решительности американского солдата[25]. Никому из участников сражения никогда не забыть тех вьюжных дней и ночей, когда вокруг нас грохотали немецкие танки. Как ни странно, самое яркое воспоминание об этих днях связано у меня не с боями, а с одним второстепенным событием, которое произошло в момент затишья. Я запомнил его; наверное, потому, что беззаботный смех — редчайшее явление на поле боя, а это был один из самых забавных случаев за всю войну.

Произошел он в самом начале наших боев за «Выступ», когда повсюду были немцы и ни один солдат не мог быть уверен, что они не укрываются за ближайшими деревьями. Однажды я выехал на разведку и ло дороге наткнулся на один из пехотных взводов, который окапывался в снегу. Когда я ехал в своем виллисе обратно, за нами шел броневик, чтобы прикрыть нас, если мы попадем в беду.

Мы двигались с небольшой скоростью по узкой, извилистой, неровной дороге. Заметив впереди узкий каменный мост с металлической оградой, мы замедлили ход, чтобы проехать через него. По обеим сторонам моста я увидел несколько наших противотанковых мин. Предохранители из них были вынуты и при первом прикосновении мины могли взорваться.

Рядом с мостом расположилась рота саперов. Они стояли вокруг небольшого костра и пили кофе. Когда мы поравнялись с ними, раздался оглушительный взрыв, и я успел подумать, что это броневик, забуксовав, дотронулся до одной, из мин.

А саперы подумали, что на них напали немцы, и, побросав жестянки с кофе, помчались за ближайший холм. Их расстегнутые шипели торчали сзади, как щиты. Я не представлял себе, что с места можно развить такую бешеную скорость.

Удивительнее всего, что никто не был серьезно ранен. Броневик сбросило с моста ка отмель, метров на пять вниз по течению реки. О камни разбилось ветровое стекло нашего виллиса, и через тяжелое зимнее обмундирование острым осколком порезало спину моему шоферу Фармеру. Никто из саперов не был ранен, пострадала только их честь. Они выглядывали из-за камней и деревьев метрах в ста от моста, где начинались холмы. Про-шло немало времени, прежде чем они, дрожащие, пристыженные, глуповато посмеиваясь, вернулись назад. Но Фармер и я не посмеивались. Мы хохотали. В своей жизни я не видел ничего смешнее этих саперов, когда они с развевающимися по ветру шинелями разбегались по лесу,