Соль - [43]

— Хорошо, — сказала она, и Жонас ответил коротким смешком.

Они стояли неподвижно на расстоянии двух метров, не различая друг друга, видя лишь темные поверхности, за которые больше не проникал их взгляд.

Днем Жонас ушел на занятия. Луиза осталась одна в запахе остывшего табачного дыма, сидя на кровати. Сквозь стены слышались голоса, мерно пощелкивал электрический обогреватель. Ее парка лежала рядом, и Луиза встала, чтобы расправить и подоткнуть простыню и покрывало, после чего снова села в той же позе, постукивая пальцами по бедру. Потом она опять поднялась, сбив и смяв покрывало и простыню. Луиза не знала, что ей полагается делать, какого поведения сын может ждать от нее. На письменном столе она увидела электрический чайник, коробки с чайными пакетиками, две большие чашки и решила вскипятить воду, чтобы скоротать время. Жонас скоро вернется; она с тревогой посмотрела на часы, не зная, чего ей больше хочется, — увидеть его или еще немного побыть одной, чтобы наконец расслабиться. Пронзительный звон застиг ее врасплох посреди комнаты, сердце отчаянно заколотилось, и Луиза застыла, не смея шевельнуться, слушая долгие звонки. Смешно, ей-богу: почему она не может просто ответить? Разве она не вправе навестить сына, разве ее статус матери не позволяет ей чувствовать себя здесь как дома, хоть ей и показалась враждебной эта студенческая комнатушка? Луиза порылась в бумагах на письменном столе в поисках трубки, как вдруг включился автоответчик, в ту самую минуту, когда она извлекла телефон из-под кучи папок. Отвечать она все же не стала, последнее сомнение удержало ее. Она прослушала голос на автоответчике, столько раз слышанный в трубке, но который звучал совсем иначе теперь, когда она слушала его здесь, в том месте, откуда Жонас говорил с ней этим тоном, вечно усталым, недовольным и брюзгливым, давая понять, как дорого ему даются ее звонки и как ему не терпится повесить трубку поскорее. Луизе стало стыдно и неловко, как всякий раз, когда она его слышала, потому что всегда, не удержавшись, оставляла сообщение, хоть и знала, что сын сочтет ее знаки внимания излишними и никчемными. Она вешала трубку быстро, словно спешила избавиться от телефона, уже жалея, что не сделала этого раньше. Раздался сигнал, потом голос, незнакомый Луизе, мужской голос, низкий и словно севший, который с первых слов то ли открыл, то ли сломал что-то в ней:

— Жонас, это я, Фабрис. Я знаю, что не должен тебе звонить. Черт побери, я не должен тебе звонить… Ты подумаешь, что я хочу, чтобы ты перезвонил. Что мне нужно, чтобы ты перезвонил. Но нет, не надо. Ни в коем случае. Я не жалею, что сказал тебе то, что сказал в тот вечер… Нет, вообще-то жалею, но я не могу взять свои слова обратно. Я хотел бы сделать это иначе, вот и все, но я такой дурень… Ладно, что вышло, то вышло, но я хотел тебе сказать, мне очень жаль, что мы расстались вот так. Я мог бы быть… лучше? Я — это всего лишь я и никогда не умел быть другим. Сегодня утром я получил результаты анализов. Т 4[25] ниже плинтуса. Док даже, кажется, удивился, что я еще жив, представляешь? Он не верил, что я сумел дотащиться сам до его кабинета. Я тебе всегда говорил, я настоящее чудо. Меня еще канонизируют, вот увидишь. В продаже появятся иконки с моим изображением и ладанки со спермой. И их будут использовать как sex toy. Я стану языческим богом для всех голубых на свете. Целую тебя. Люблю тебя. Прощай.

Луиза прижала руку к груди, чувствуя, как колотится сердце, во рту пересохло, и все мысли вдруг куда-то делись. В голове было пусто. Где-то внезапно сорвали плотный покров с тайны, которую он скрывал, но существование этой тайны и ее очертания она всегда предчувствовала. Она, однако, открылась ей ужаснее и мучительнее, чем представлялась, и слова этого мужчины давали пищу для любых догадок: неужели ее сын, ее обожаемый сын болен? Сможет ли она это пережить? Сможет ли пережить Жонаса? И в каких сферах, тривиальных, но ей неведомых, жил он сегодня? С какими бедами и какими рисками, от которых она больше не могла его защитить, от которых он не хотел, чтобы она его защищала, сталкивался он теперь, бежав так далеко от нее? Луиза стояла, ошеломленная и растерянная, потом села на кровать и попыталась унять дрожь в руках. Жонас догадается, увидев ее, что она слышала сообщение, в смятении подумала Луиза, и в каком положении окажется она тогда? Как отреагирует сын, не отдалится ли он от нее еще больше, разоблаченный и обиженный? Не выгонит ли ее раз и навсегда, не рискует ли она потерять и то немногое, что осталось ей от Жонаса? Луиза подумала было солгать, что выходила прогуляться. Да, она скажет, что не сидела в квартире, что покинула ее сразу после ухода Жонаса в университет. Но он не дал ей ключей, и нелепо было бы думать, что она могла выйти, не заперев дверь. В панике она вскочила и стала лихорадочно нажимать все кнопки автоответчика, и ей удалось стереть сообщение, последнее, которое ее сын мог услышать от Фабриса. И Жонас, вернувшись, найдет мать сидящей на краю кровати, точно в той же позе, в какой он оставил ее два часа назад.