Сокровищница тайн - [36]

Тот, кто к прежнему клонится, ценит лишь только себя.

Он творцу не внимает, помоги его не любя.

Юный месяц, ты видел в его новолунье прекрасном,

Стал он полной луной; полнолуньем он сделался ясным.

Возле пальмы высокой, коль можешь, высоко ты стань,

Как иначе до финика сможет дотронуться длань?

«Это только зерно», — мне какой-то послышался голос.

Почему он зерном называет поднявшийся колос?

Морем стал водоем, бывший прежде ничтожным ручьем.

Почему ж только прежним остался он в сердце твоем?

Скрылась ночь от зари, многозвездным прикрывшись узором, —

На нее новый день глянул новым внимательным взором.

Мудрый враг, что всечасно готов на тебя нападать,

Лучше друга-невежды, что всем неразумным под стать.

Если видишь тростник, что смотреть на окрестные травы!

В тростнике ценен сахар; лишь он удостоился славы.

Одаренных цени, а не тех, что желают прослыть.

Дичью быть для возвышенных — значит, возвышенным быть.

Не в воде ли вся ракушка, все же нам ведомо: нужен

Только вес малой капли для лучшей из лучших жемчужин[109].

Нужно сердце кружить, нужно вихрям не ведать конца,

Чтоб во тьме заприметить сверкающий камень венца.

Если знамя возникло и новым является зовом, —

Охранять это знамя, иди с этим знаменем новым,

Не разрушен еще многоцветного мира рибат,

И ковров не свернули: слова и напевы звучат.

Не кори этот мир, все прими иль с отрадой, иль кротко.

Иль узнаешь, как дьявол, что значит ременная плетка.

Если ты небосвода признать не желаешь права,

У ворот непризнанья поникнет твоя голова.

ПОВЕСТЬ О МОЛОДОМ ЦАРЕВИЧЕ И ЕГО СТАРЫХ ВРАГАХ

Мне сказали однажды, что юный царевич вошел

В дальней области Мерва на старый отцовский престол.

Как ему докучало вельможных наместников племя!

Был в смятенье весь край, словно вихрем летящее время.

Были старые в споре с горячей его новизной.

Он в опасности был: старики управляли страной.

Размышляя о смуте, уснул он тревожною ночью,

И безвестного старца увидел он будто воочью.

Молвил старец: «О месяц, ты башню старинную срой,

Юный цвет! Не давай старой ветви сплетаться с тобой,

Чтоб цвело это царство, чтоб эти весенние долы

Озарил ты собой, чтобы взор твой не меркнул веселый».

Шах подумал, проснувшись: «Совет полуночный хорош».

И лишил прежней власти он многих старейших вельмож.

Светлый сад он вознес надо всем обветшалым, суровым,

И при новом царе царство старое сделалось новым.

* * *

Разрушителям царства почета не следует знать.

О присяге забывшие надо войска разогнать.

Надо новым ветвям вскинуть головы. В чем же преграда?

В устаревших ветвях. Отрубить всем им головы надо.

Коль не будет упор ненадежному берегу дан,

На сыпучем песке укрепиться не сможет платан.

Чтобы течь родникам, прорубить мы должны им проходы.

Как иначе земля нам подарит подземные воды?

Есть в душе у тебя напитавший твой пламенный дух,

Есть советчик — твой разум, — к нему да склонится твой слух!

Почему же ты медлишь, зачем же, внимая укорам,

Этот меч из ножон ты не вырвешь движением скорым?!

Кто зажег этот разум? Не наш, разумеется, прах.

Кто велел этот меч нам держать постоянно в ножнах?

Для того, кто достоин, мы многим пожертвовать можем.

Пусть тебя называют с великою щедростью схожим.

Тот, кто честь приобрел и богатства обширные, тот

Приобрел и блаженство, своих не смиряя щедрот.

Семя щедрости нашей — запас дорогой: созревая,

В судный день он для смертных послужит в преддвериях рая.

Из сокровищ твоих ты немного, господь, устреми

В дом раба своего: покорился тебе Низами.

РЕЧЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ — О БЫСТРЕЙШЕМ ПРОХОЖДЕНИИ ПУТИ

Ты, при ветре благом высоко поднимающий стяг!

Ты, пред низменной пылью в испуге бросающий стяг!

Ты, стучавший в ворота дехканства, села не имея,

Ты, воздвигший престол Соломона, ничем не владея!

Ты не меч — что же значат удары один за другим?

Ты не бубен — зачем оглушаешь нас громом своим?

Рассыпай же дирхемы, как искры мечом, из кармана,

Будь надменным, вздувайся, как звонкий живот барабана!

Дэв влечет, но держись на ногах, сколько дэв ни влеки!

Ты не мертвый, — живой: не протягивай дэву руки!

Не склоняйся, не гнись пред каким-нибудь магом лукавым,

Не стремись быть хатиба мечом, притупленным и ржавым.

Государю хутбу возглашать златоустым дано.

Чти чиханье Адама — дошло до мессии оно[110].

Если кто полюбил, словно бабочка, пламя живое,

Так и целое войско его не смутит огневое.

Обретешь себе душу, коль с радостным сердцем вздохнешь.

Сбрось с себя власяницу — и целый ты мир обретешь.

Каждый дар твой, по сути, — грабеж на проезжей дороге, —

Не от бога, и богом клянусь, что забыл ты о боге.

Львом ты царственным будь и не бойся на кухне кота,

Тальком будь — ив аду не истлеет твоя лепота.

Если весь ты — подделка, пускай истребит тебя пламя,

Если ж злато и яхонт, тогда пощадит тебя пламя.

Долго ль будешь заносчив, поддельный, чей в прахе чертог?

Долго ль будешь ты занят собой, с требухою мешок?

Но с подобным стремленьем бывали до нас и другие,

До возвышенных санов хотят досягнуть не впервые.

Но взгляни: что же людям приносит возвышенный сан?

Вместо прибыли убыль, один лишь ущерб и обман.

Если даже на небе, горсть пыли, достигшая сана,

Словно солнце иль месяц упрочишься, поздно иль рано,

Может быть, с небосвода ты вниз не мгновенно падешь, —