Сокровищница тайн - [35]

Жил властитель один, был с людьми он безжалостно строг.

Словно злобный Хаджадж, издеваться над всеми он мог.

Всё, что ночь порождала, наследуя дню, — на рассвете

Открывалось царю. Все пред яростным были в ответе.

Неким утром к владыке явился один человек.

Был он зорче, чем утро. Учился он долгий свой век

У луны хитрым играм, у зорь — появляться с доносом.

Он, с притворною злобой, горящей во взоре раскосом,

Прошептал: «Некий старец убийцею назвал тебя,

Он сказал, что ты правишь, людей неповинных губя».

И, пугая придворных своим изменившимся ликом,

Царь воскликнул: «Казнить!» И умолк он во гневе великом.

Мат мгновенно постлали, песком весь посыпали мат[108].

Даже дэв, ужаснувшись, бежал бы из царских палат.

В тот же час от юнца старец злое узнал повеленье,

Услыхал он: «Владыка возвел на тебя обвиненье».

Омовенье свершив, в белом саване старец пошел

Во дворец, и пред ним засверкал величавый престол.

Царь, в решениях быстрый, потер свои руки, и очи

Опустил он на землю, и был он угрюмее ночи.

Молвил он: «Я слыхал, что я очень прогневал тебя.

Ты твердишь, говорят, что я правлю, невинных губя.

Ведь известно тебе, что мой суд — мудрый суд Соломона,

Почему ж ты твердишь, что наш край полон плача и стона?

И ответил старик: «Говорил я, о царь, не во сне,

И сказал я не все, что известно доподлинно мне.

Всюду юные в страхе, и в страхе не каждый ли старый,

Городам и селеньям грозят беспрестанные кары.

Все пороки твои я собрал воедино, но я

Только зеркало. Я — лишь неправда и правда твоя.

Ты увидел, что образ, показанный зеркалом, — верен.

Иль сломаешь ты зеркало? Будь и во гневе умерен!

Светлой правды возжаждай, и жажду твою утолю,

Иль на шею мою повели ты накинуть петлю».

И правдивого старца такое бесстрашное слово

Смелой правдой своей образумило сердце царево.

Вспомнил царь обо всем, что свершал он в подвластном краю.

И, застигнутый правдой, он понял неправду свою

И сказал: «С мудреца скиньте саван! Парчовым халатом

Вы его облачите, парчу напитав ароматом».

И в царе с той поры пламень гнева и злобы утих,

Справедливым он стал, вспомнил подданных, пекся о них.

И правдивого слова никто не скрывал, и невзгоды

Не томили правдивых, и мирные начались годы.

Ты не бойся погибнуть. Правдивым ты будь до конца.

Побеждает правдивый по воле благого творца.

Если будет правдивость всегдашней твоею повадкой,

Много горького скажешь: ведь правда не кажется сладкой.

Если к речи правдивой сердца ты захочешь привлечь,

Вседержитель поддержит твою благотворную речь,

Знай: сияние правды душой Низами овладело,

И великою правдой его озаряется дело.

РЕЧЬ ПЯТНАДЦАТАЯ ПОРИЦАНИЕ ЗАВИСТНИКОВ

Небосвода завесу раздвинувши, некий игрок

К беспрестанной игре принуждает находчивый рок.

Весь в цимбалах ковер, плясунов же, как видно, не стало.

В море — жемчуга тьма, да ловцов многоопытных мало.

В небе сонмы дирхемов и много мечей и венцов.

Ниспослать их тебе небосвод благосклонный готов.

Если сильной душой пожелал бы ты крыл Гавриила,

Их тебе подарила бы дивная, высшая сила.

У нее столько кладов, что сколько бы ты ни унес,

Будет взорам казаться: их отблеск лишь только возрос.

К дивным тайнам иди и дорогу осматривай строго.

В дверь кольцом постучи, ведь за нею прекрасного много.

Этот в яхонтах путь, камень мудрости блещет на нем.

Всё ты должен постичь, озаренный волшебным огнем.

Тут в руке дерзновенной калам обломился, — и стали

Все сокровища тайной: их синие ткани застлали.

Но в потайном саду каждый миг новый видится плод.

Он прекрасней прекрасных, он дивного лада оплот.

Нить горящих сердец, что в жемчужнице этой зардели, —

Ожерелье, что пламенней многих иных ожерелий.

Те, что шествуют здесь, что проходят один за другим —

Умудренней премудрых. Кого приравняем мы к ним?

Разум в мысли влюблен, на него не подействуют чары

Юных лет, и его не смутит долголетием старый.

Говорят, будто камень, когда ему много веков,

Может яхонтом стать, но иных я знавал стариков.

Чем старее они, тем настойчивей; все им помеха.

Громогласны они, как в горах многократное эхо.

Хоть ты им и знаком, но когда им подашь молоко —

«Яд, — воскликнут он, — умерщвлять этим ядом легко!».

Мало старых, что в новом отрадные чувствуют чары.

К молодому сочувственно редко относится старый.

Новой розой любуются: это отрада очей.

Старый шип только ранит. Чей взор он порадует? Чей?

Молодой виноград исцеляет глаза. Только стоны

Змеи старые вызовут: это не змеи — драконы.

Благотворные мысли, чье место — сосуд головы.

Старый мозг отвергает. Они ему чужды. Увы!

Те, что книги прочли, где созвездьям чертились дороги, —

Календарь устарелый. Указ их не надобен строгий.

Много старых собак, что прожорливей львов, и они

Рвут газелей на части. Господь, нас от них сохрани!

Коль на старых волков взор незлобный бестрепетно бросив,

Я спокойно стою, ты скажи: «Появился Иосиф».

Что удар стариков! Это робкий, не сильный удар.

Но виновен ли я, что огонь во мне дышит и жар?

Если юность — познанье, и если в ней много раздумья,

То не скрыто ли в ней также буйное пламя безумья?

Вижу много жасминов. О ложь их седой белизны!

Это — злые индийцы, их скрытые души черны.

Я, что с розою схож, я, чей клад осчастливят народы,

Я желаю быть старым уже в эти юные годы.