Социальный конфликт: эскалация, тупик, разрешение - [85]

Похоже, Киссинджер считал, что в начале кампании 1967 г. Израиль был настолько сильным, что это делало маловероятным его участие в переговорах. Зачем Израилю рассматривать возможность своих уступок, когда другая сторона ничего не может предложить взамен? Египет и Сирия в свою очередь потерпели в 1967 г. настолько тяжелое поражение, что, возможно, даже не надеялись на успешные переговоры с Израилем и предпочитали вообще избегать переговорного процесса. Октябрь 1973 г. все изменил. Теперь Израиль открыл для себя, что может потерпеть поражение (хотя бы временное) от вполне достойного противника, тогда как Египет и Сирия обнаружили, что стали даже более «зубастыми», чем сами себя считали. Когда после 13 дней ожесточенных сражений было объявлено прекращение огня, возникшее у обеих сторон ощущение мертвой точки вполне подходило для последующего разрешения конфликта.

В своем анализе этого периода Зартман (Zartman, 1981) отмечает, что в конце войны израильтяне, египтяне и сирийцы оказались в мертвой точке во многих отношениях. С одной стороны, в результате своей контратаки Израиль полностью окружил Третью армию Египта, тогда как сами израильтяне были окружены остальной частью египетских вооруженных сил. С другой стороны, Израиль владел территорией (Синай), но он не добился от своих арабских соседей признания законности своего владения ею. Со своей стороны, египтяне и сирийцы не имели территории, но имели численное преимущество, а также возможность откладывать признание Израиля в качестве законного и суверенного государства. По словам Зартмана:

Война 1973 года показала, что Израиль не всегда выигрывает, а Египет не всегда проигрывает. Даже краткосрочность успехов египтян и сирийцев и триумфальное возвращение Израиля на прежние позиции не смогли разрушить это новое понимание способностей и потенциальных возможностей сторон (р. 150).

Киссинджер помог достижению мертвой точки, которая создала условия для последующего улаживания проблем. Как только враждебность улеглась, Киссинджер, немедленно включив высокую скорость, в течение нескольких месяцев выступал посредником, совершая челночные поездки между Израилем и его противниками. Его постоянным аргументом было то, что ни одна из сторон конфликта не может ничего добиться силой и что относительное равенство сил как раз и сделает возможным настоящий торг. Кроме того, сначала он выбирал для решения самые простые вопросы, что выработало у участников переговоров чувство движения. Так, Киссинджер поддерживал у всех ощущение пребывания в мертвой точке и постепенно вносил в него элементы осознания общности интересов. В данном случае это осознание базировалось на общей вере в достижимость взаимоприемлемого решения в случае, если стороны конфликта и дальше будут действовать в русле предложений Киссинджера. Вот что написал Зартман о мастерстве, которое Киссинджер проявил в ходе переговоров:

«Подлинное тактическое мастерство Киссинджера выразилось в том, что, внушая сторонам ощущение пребывания в мертвой точке, он одновременно был способен убеждать их в теоретической возможности компромисса и в том, что любой компромисс лучше односторонних действий или бездействия» (Zartman, 1981, р. 152)‘.

ПЕРЕГОВОРЫ И СОХРАНЕНИЕ ЛИЦА

Мы утверждали, что достижение мертвой точки ведет к деэскалации конфликта, потому что его стороны устали от эскалации, признали свою взаимную зависимость и занялись поисками альтернативного пути улаживания конфликта. Следующим шагом могут быть переговоры в форме, которая все еще характеризуется соперничеством и противостоянием. Стороны ведут вербальный обмен мнениями, и каждая стремится получить предпочтительные для себя уступки от другой. Это не обязательно самая продуктивная форма переговоров. Разрешение проблем, которое анализируется в десятой главе, является более эффективным путем к согласию. Но препятствием на пути к большему сотрудничеству часто стоит обеспокоенность возможностью какой-либо потери, например потери лица. Даже предложение о встрече, не говоря уже о компромиссе, может рассматриваться как проявление слабости. Одна сторона беспокоится, что покажется другой слишком заинтересованной в урегулировании, и это будет расценено другой стороной как игра без козырей (Pruitt, 1971).

Рассмотрим пример из мира шахмат. В начале 70-х гг. Бобби Фишер (США) и Борис Спасский (СССР) сошлись в Рейкьявике в классической серии поединков на звание чемпиона мира по шахматам[55]. Когда одна из первых игр матча дошла до эндшпиля, стало ясно, что ни Фишер, ни Спасский не имеют ни малейшего шанса выиграть. У каждого осталось по королю и пешке, и у каждого позиция не позволяла пешке пройти в ферзи. Однако, несмотря на неизбежность ничьей, ни один не собирался уступать. Оба великих шахматиста упрямо делали вид, что не замечают друг друга, находясь в одном помещении и, более того, по разные стороны шахматной доски. По выражению комментатора Шелби Лаймана, они продолжали играть «лоб в лоб», то есть даже не глядя в глаза друг другу.

Делались все новые ходы, и судья все с большим нетерпением поглядывал на двух игроков, которые явно шли к ничьей. Почему в такой ситуации ни один не предлагал компромисс другому? Видимо, потому что поступить так значило выказать меньшую уверенность в себе, чем была у противника, и таким образом ослабить свои позиции в будущих играх. И как же в этом случае была достигнута ничья? По свидетельству Лаймана, Фишер и Спасский прекратили игру «лоб в лоб» в точности одновременно, подняли глаза друг на друга, улыбнулись, синхронно кивнули и таким путем согласились на ничью, не проронив ни слова!