Социальная экономия труда. Общие основы политической экономии - [12]

.

Решение вопроса о взаимосвязи экономического и социального безусловно важно для выяснения предмета экономической социологии. Не менее существенно другое — что понимать под социальностью экономики, чем оказывается, например, социальность экономического действия как формы социального действия. У В. В. Радаева социальность экономического действия, рассматриваемого в качестве предмета экономической социологии, сводится: а) к внутреннему субъективному смысловому единству; б) к соотнесенности этого смысла со смыслом действия других людей (по М. Веберу). Социальное действие в этом субъективистском понимании положено в основание экономического действия. Предметом экономической социологии вместо экономического объекта оказывается смысл, мотивы действия, т. е. нечто субъективно духовное {27}.

Если следовать этому определению, то из социальной формы экономического действия приходится исключить все те общественные отношения, которые складываются между действующими людьми, но ими не осмысливаются. Это, по мнению Ф. А. Хайека, весь мир рыночных отношений, которые не осознаются и не проходят через сознание и в этом смысле трансцендентны — выходят за пределы нашего понимания, желаний или намерений, а также нашего чувственного восприятия. Распределение ресурсов производится безличным процессом, в ходе которого индивиды, действующие в своих собственных целях, не знают и не могут знать, каков же будет конечный результат их взаимодействий {28}. Еще раньше об этом писал В. И. Ленин: «Вступая в общение, люди во всех сколько-нибудь сложных общественных формациях — и особенно в капиталистической общественной формации, — не сознают того, какие общественные отношения при этом складываются, по каким законам они развиваются и т. д. Например, крестьянин, продавая хлеб, вступает „в общение” с мировыми производителями хлеба на всемирном рынке, но он не сознает этого, не сознает и того, какие общественные отношения складываются из обмена» {29}.

Без этого рода общественных отношений в экономической социологии, в ее предметной области не остается ничего собственно социально-экономического: ни стоимостного обмена (стоимости) как общественного отношения, ни распределения как социального отношения, ни производства как производства и воспроизводства общественных отношений и т. п. В. В. Радаев вынужден под предлогом «методологического индивидуализма» ограничить не имеющую истоков в самой экономике социальность экономики некими добавками к экономике от социальной формы экономического действия, сделанными по рецептам культурантропологии и замешанными на феноменологической основе: вместо социальности собственности предлагает совокупность социальных норм; вместо социализации труда — формирование навыков к труду; вместо социальности распределения — идею «справедливой» цены; вместо социальности потребления — следование «хабитусу»; вместо социальности производства-производство знаков и т. п. Весь методологический анализ собственно экономических объектов, вся проблематика экономической социологии умещается в перечне этих субъективных социальных «добавок» и подается под углом зрения места человека в системе культурных и властных отношений, т. е. в аспекте культурной и властной «укорененности» смысла экономических действий. Получается нечто вроде экономической культурантропологии вместо социологии экономики.

В этой связи возникает сомнение в правомерности отнесения проблематики культуры, хотя и экономической, к предмету экономической социологии. В ряде учебников по экономической социологии много места отводится рассмотрению экономического мышления, экономической культуры, экономических интересов и т. п., которые составляют формы духовной, а не экономической жизни общества. Они должны изучаться в учебниках по социологии духовной жизни. Ведь имеется социология культуры, которая охватывает и социальные проблемы экономической (хозяйственной) культуры. Социологи культуры могут с таким же правом ставить вопрос о связи культуры с экономикой, как и социологи экономики о связи социальных процессов с экономическими. Имеется и социология знаний (сознания), которая тоже может выяснить свои отношения с экономикой, поскольку экономические знания касаются экономической деятельности.

Такая ничем не обоснованная подмена предмета экономической социологии может быть объяснена восприятием методологической ориентации западной экономической социологии, ее субъективизмом и идеалистически понятой социальной феноменологией. Поэтому из методологических основ экономической социологии изгоняются методы самой экономической науки, особенно классической политической экономии. Это делается потому, что экономическая наука так или иначе подводит под социальные процессы экономику и тем самым объективно подтверждает материалистический подход. Он как раз и не устраивает «новую» социологию экономической жизни в ее желании изгнать материализм из его собственного лона — экономики.

Предмет экономической социологии не может быть научно обоснован, если не опираться на экономическую науку, особенно на ее классическую традицию. Социология, если она претендует на звание «экономической», должна прежде всего обосновать социальное экономически, подвести под социальное экономическую базу. Для этого ей следует воспользоваться такой трактовкой предмета политической экономии, которая совмещается с предметом социологии. Надо, чтобы и социология, и экономическая наука своим предметом считали общественные, социальные отношения людей: в первом случае отношения людей во всем обществе, во втором — общественные отношения, складывающиеся по поводу производства экономической жизни, человека и общества.