Социальная экономия труда. Общие основы политической экономии - [11]
Такое определение предмета, принимаемое и повторяемое всеми, само по себе вполне приемлемо, если его дальше не раскрывать и не ставить вопроса о том, какая из взаимодействующих сторон выступает причиной, а какая — следствием; какие из отношений являются субстанциальными, а какие — положенными, опосредованными последними. Обычно простой констатацией факта их взаимодействия никто не считает нужным ограничиваться. И это вполне оправданно. Представители западной социологии экономической жизни (как старой, так и новой) определяющим берут социальное, а экономическое рассматривают лишь как частный случай или форму социального: Н. Смелсер находит в экономическом поведении лишь частный случай общего социального поведения; М. Грановеттер определяет экономическое действие тоже лишь как форму социального действия. Эту же формулировку повторяет В. В.Радаев. В итоге взаимодействие получается «односторонним»: не допускается, чтобы социальное поведение было частным случаем экономического поведения, а социальное действие — формой выражения экономического действия, т. е. не признается первичность экономики по отношению к социальному.
Пренебрежительное отношение к возможностям экономической теории объяснять социальные процессы еще более усилилось в так называемой «новой социологии экономической жизни», представленной М. Грановеттером и другими, и противопоставленной структурно-функциональному подходу Т. Парсонса и Н. Смелсера. В этой «новой социологии экономики» сама экономика оказывается «вложенной» в социальное и сконструированной социальным. Экономическое действие, взятое в качестве исходного предмета анализа, предстает всего лишь формой социального действия индивида, находящегося в сети межличностных отношений, трактуемых с позиций интеракционизма и феноменологической социологии.
На отечественную почву эта концепция перенесена В. В. Радаевым, выпустившим при содействии Института «Открытое общество» в рамках программы «Высшее образование» книгу «Экономическая социология. Курс лекций». Автор под видом «систематизации» предлагает нашему читателю обыкновенную компиляцию разнообразных подходов, выставляя на первое место и в качестве методологической базы «новую экономическую социологию» М. Грановеттера и «Социоэкономику» А. Этциони. Социальное им объявляется основой экономического, а всякое обращение к экономике для объяснения социальных процессов отвергается как материалистический подход. Чтобы не допустить возможности выводить социальное в экономике из самой экономики, автор вынужден был идти на принципиальное разграничение экономической социологии и экономической теории и тем самым отвергнуть логику междисциплинарного анализа. Говоря об экономической социологии, он превращает ее в нечто принципиально противостоящее экономическому подходу даже в тех случаях, когда совпадают исследовательские объекты и методы сбора данных. Экономическое в этом случае исключается из оснований социального, «корни» из экономики переносятся в социальную структуру, возвышающуюся над экономикой. Считается, что именно социальное является основанием экономического, а потому экономическое выступает неким вложением в это основание, т. е. в социальное. В доказательство подчиненности экономического сети социальных (межличностных) отношений приводятся всем известные случаи влияния социальных норм, интересов, мотивов на экономическое поведение лиц. Если, к примеру, есть социальная норма не торговаться в крупных маркетах, то человек при покупке товаров этого не делает. На самом деле это норма диктуется экономическим положением такого маркета.
То, что в обществе все социально — это банальная истина. Человек ничего не делает, не имея для этого мотива, цели, интереса. Но это не доказательство того, что социальные, политические, культурные процессы приобретают значение основ, «корней» экономических процессов. Для обоснования этого надо было бы обращаться к результатам крупных исследований того или иного этапа развития общества, найти доказательства того, что, например, первоначальные социальные нормы обусловили и определили экономику капитализма, а не наоборот.
Можно было бы привести результаты исследования эпохи возникновения капиталистической цивилизации, проделанного К. Марксом, а также авторитетнейшим французским ученым Ф. Броделем. Последний вполне обоснованно заявлял, что не существует историка, экономиста или социолога, который не соотносил бы между собой экономику, социальные процессы, политику, культуру. Капитализм, по его мнению, надлежит соотносить, с одной стороны, с разными сторонами экономики, а с другой — с торговой иерархией, в которой он располагался на вершине: у основания — материальная жизнь, над нею —лучше выраженная экономическая жизнь, которая совпадает с рыночной экономикой, наконец, на последнем этаже — капиталистическая деятельность. Это обстоятельство привело Ф. Броделя к выводу о том, что «однозначное, „идеалистическое“ объяснение, делающее из капитализма воплощение определенного типа мышления, — всего лишь увертка, которой воспользовались за неимением лучшего Вернер Зомбарт и Макс Вебер, чтобы ускользнуть от [признания] мысли К. Маркса. По справедливости, мы не обязаны следовать за ними»
