Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль - [143]

Естественно, после такой новости из Женевы Челышевы были на седьмом небе от счастья и спешили поделиться радостью с близкими им людьми.

Открыла Зуйкову жена академика Ксения Николаевна, милая и улыбчивая, весьма для своих лет стройная, но совсем седая. Сам Василий Иванович, без пиджака, высокий, подтянуто-моложавый, склонясь в гостиной над телефоном, набирал номер. Выпрямясь и увидев в дверях Зуйкова, он сделал приветственный жест и тут же закричал в трубку:

— Добрый день, дорогой!.. Хоть ты и вице-президент Академии наук, а ничего ты не знаешь!.. Как — что случилось?.. У меня внук родился! Внук, понимаешь, мальчик!.. Богатырь! Вес — четыре килограмма шестьдесят грамм, рост — пятьдесят два сантиметра…

Положив трубку, он юношески упругим шагом подошел к Зуйкову, поздоровался, энергически пожав руку и со счастливой взволнованностью говоря:

— Раздевайтесь, Павлик, — будем обедать… У нас событие: внук родился!.. Не отказывайтесь — бесполезно…

Его лицо так и светилось радостью и лаской; в тот час ему, наверно, хотелось обнять весь мир. Верстку своей книги он, и не посмотрев даже, сунул на полку стеллажа в передней и, очевидно, тотчас о ней забыл. Зуйкова тронули приветливость и гостеприимство Челышева и то, что известный академик, видевший его всего два раза, запомнил его имя.

Из вежливости Зуйков отказывался, но хозяева настояли и усадили его за накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью стол, сервированный как в самом дорогом ресторане; Зуйкову подумалось, что, наверное, здесь каждый день так попраздничному обедают.

Напротив него поместилась старенькая домработница, прожившая в доме Челышевых около сорока лет и нянчившая всех трех дочерей. На радостях она плакала, шмыгая крохотным носом, и не могла ничего поделать. Василий Иванович капал для нее в стакан валерьянку и, ласково усмехаясь, говорил:

— Ты, Манюня, совсем расклеилась… Нехорошо… Постеснялась бы Павлика… Ну… ну, будь молодцом…

Помог ей принять лекарство и, неожиданно нагнувшись, чмокнул ее в щеку, отчего она только пуще захлюпала.

Подавали за обедом и угощали Ксения Николаевна и ее сестра Ольга, молодящаяся, накрашенная женщина, — Зуйкову она почему-то сразу не понравилась.

Из холодильника принесли бутылку шампанского; Василий Иванович сам умело открыл ее, разлил вино в бокалы и заставил всех выпить за новорожденного.

— Смешно, конечно, Павлик, и нелепо, — немного погодя, закусывая, весело рассказывал он, — но всю жизнь я мечтал иметь сына. А рождались у нас дочки… Нет, нет, Ксюшенька, ты тут ни при чем! — Он перегнулся к жене и поцеловал ей руку. — Просто я, извините, дамский плотник!

— Вася! — Ксения Николаевна, стараясь выказать строгость, с укоризной посмотрела на него. — Ты все же думай!

— Не желаю! — озорно заявил Челышев. — Могу же я когда-нибудь и не думать? — шутливо осведомился он. — Имею я право в шестьдесят три года выпить и похулиганить?!

В середине обеда, перед тем как подали второе, он в задумчивости говорил:

— Пятьдесят два сантиметра — представляете… — он показал пальцами на краю стола. — Еще, наверно, никаких мыслей, а я уже озабочен и весь в вопросах… Каким он вырастет?.. Что за жизнь ему предстоит, этому единственному продолжателю рода Челышевых?.. Останется ли он, например, на земле или переселится на другую планету?.. — Он с улыбкой взглянул на Зуйкова.

— Ну, знаешь, не дай бог! — вступилась Ксения Николаевна.

— Все может быть… Заглянуть бы в самый конец века, увидеть бы его хоть на минуту взрослым и все узнать… Нет, конечно, не доживу, — вздохнул Василий Иванович и спустя мгновение внезапно оживился: — Ксюшенька, а Гоги-то мы не позвонили!

Он бросился к телефону, заказал через междугородную Тбилиси — срочно! — и немного погодя его соединили. Гоги — известный и Зуйкову Георгий Вахтангович Табидзе, известный экономист, член-корреспондент и директор института, проводил Ученый совет, и секретарша, не узнав Челышева, попросила позвонить попозже. Тогда Василий Иванович, озорничая, с невероятным грузинским акцентом сказал ей:

— Слушайте, дэвушка, какой может быть заседаний, когда тут такое событие?!.. Как, вы еще ничего не знаете? А радио у вас работает?.. Выключено?.. Бэсподобно!.. Скажите ему, Челышев говорит... Здравствуйте…

И через несколько секунд закричал в трубку:

— Гамарджоба, генацвале, гамарджоба, Гоги!.. Сидишь ты на заседании и ни хрена не знаешь!.. Как — что?!.. У меня внук родился!.. Понимаешь — мальчик!.. С пиписькой — и все как полагается! Вес — четыре килограмма шестьдесят грамм, рост — пятьдесят два сантиметра!.. Спасибо, Гоги!.. Ты лучше выпей, не теряя времени, за его здоровье!..

— Василий, ну успокойся же наконец! — строго сказала Ксения Николаевна и обратилась к Зуйкову: — Вы, Павлик, извините, но он просто ошалел…

После обеда пили крепкий душистый чай с тортом и домашним, из всевозможных ягод вареньем — гордостью хозяйки. Ксения Николаевна охотно и щедро накладывала его из высоких банок в розетки; Зуйков, не привычный к сладкому, ел в основном из вежливости, чтобы сделать ей приятное.

Потом Василий Иванович показал ему свою библиотеку; она размещалась от пола до потолка на десятках стеллажей в специально отведенной для этого комнате, а также в кабинете и в передней — Зуйков подумал и решил для себя, что когда-нибудь и у него будет такая библиотека.