Сочинения в 2-х томах. Том 2 - [23]

(posse), свободное от всякого отношения к первоматерии или какой другой пассивной потенции. Но все, что есть в бесконечном бытии, есть само простейшее абсолютное бытие, и возможность быть всем в бесконечном бытии есть само бесконечное бытие; сходным образом и действительное бытие всем в бесконечном бытии тоже есть само это бесконечное бытие. Словом, абсолютная возможность быть и абсолютное актуальное бытие в тебе, Боге моем, есть не что иное как Ты сам, мой бесконечный Бог. Вся возможность быть — Ты, Боже мой. Возможность быть, присущая материи, материальна и тем самым конкретно ограничена, то есть не абсолютна; возможность чувственного или рационального бытия тоже конкретно ограниченна; только Твое совершенно неограниченное могу совпадает с простым, то есть бесконечным, абсолютом. Поэтому хотя Ты, Боже мой, и кажешься мне как бы формоприемлющей первоматерией, поскольку принимаешь форму всякого глядящего на Тебя, Ты поднимаешь меня, и я вижу, что глядящий на Тебя не придает тебе форму, а в тебе начинает созерцать себя, поскольку получает от Тебя все, чем является. То, что, казалось бы, Ты получаешь от глядящего на Тебя, Ты даруешь ему! Ты словно живое зеркало вечности, форма форм. Когда кто-то смотрит в это зеркало, он видит свою форму в форме форм, какою является зеркало, и думает, что видимая им в зеркале форма есть изображение его формы, как это бывает в отполированном материальном зеркале, однако истинно противоположное: то, что он видит в зеркале вечности, есть не изображение, а истина, изображением которой является видящий. Б тебе, Боге моем, изображение есть истина и прообраз всего и каждого, что есть или может быть. О Боже, удивление всякого ума! Ты иногда кажешься тенью, будучи светом. Когда я вижу, что с переменой во мне взгляд Твоей иконы будто бы изменяется и Твое лицо тоже кажется переменившимся, Ты чудишься мне тенью, следующей за движениями идущего человека. Но только потому, что сам я живая тень, а Ты истина, истина может показаться мне изменившейся от изменения тени. Ты такая тень, Боже мой, что истина, такое изображение и меня, и всего в мире, что прообраз всего.

Господи Боже, озаритель сердец! Мое лицо истинно, поскольку Ты, истина, дал мне его. Но это же самое мое лицо-изображение, поскольку оно не истина, а образ абсолютной истины. Свертываю в своем понятии истину и изображение моего лица воедино — и вижу, что изображение совпадает в нем с истиной лица так, что, насколько оно изображение, настолько истинно. И тогда Ты показываешь мне, Господи, что с изменением моего лица Твое лицо вместе меняется и неизменно: меняется, поскольку не перестает быть истиной моего лица; неизменно, поскольку не следует за изменением изображения. Твое лицо не отступает от истины моего лица, но и не следует за изменением изменчивого изображения. Абсолютная истина неизменна. Истина моего лица изменчива, она так истина, что изображение; а твоя истина неизменна, она так изображение, что истина. Перестать быть истиной моего лица абсолютная истина не может: если бы перестала, не осталось бы самого моего лица, изменчивой истины, которая существует от той абсолютной истины. Так что по бесконечной благости своей Ты, Боже, кажешься изменчивым, поскольку не оставляешь изменчивых тварей; но как абсолютная благость Ты неизменен, поскольку не можешь следовать за изменчивостью.

О бездонная глубина, Боже мой, и не оставляющий творений, и не следующий за ними! О неизъяснимая милость! Ты отдаешь себя глядящему на Тебя, словно принимаешь от него бытие, и сообразуешься с ним, чтобы он тем больше Тебя любил, чем больше Ты кажешься подобным ему: мы не можем возненавидеть самих себя, поэтому любим то, что участвует в нашем бытии, сопутствует ему, и открываем свои объятия нашему подобию, поскольку представляем себя в этом образе, в котором любим самих себя. По своей бесконечной благости и смирению Ты, Боже, являешь себя нам как бы нашим творением, чтобы так привлечь нас к себе; Ты влечешь нас к себе всеми мыслимыми способами привлечения, какими можно привлечь свободное разумное творение. Сотворяемость совпадает в тебе с творчеством: мое подобие, которое, кажется, творимо мною, есть истина, творящая меня. Пусть хоть так я пойму, насколько я должен быть привязан к тебе. Быть любимым совпадает в тебе с любовью. Если я должен любить себя в тебе, своем подобии, и с высшей обязательностью меня побуждает к этому понимание, что Ты тоже меня любишь как свое творение и изображение, то разве отец[95] может не любить сына, который так сын, что отец? И если достоин большой любви тот, кто кажется сыном, а оказывается отцом, то не высшей ли любви достоин Ты, который кажешься больше, чем сыном, и оказываешься больше, чем отцом? Ты, Господи, пожелал, чтобы вначале к тебе привязывались словно к сыну, и Ты хочешь казаться более похожим на нас, чем сын, оказываясь более близким, чем отец, ибо Ты есть любовь, обнимающая и сыновнюю, и отцовскую привязанность. Будь вовеки благословен, сладостная любовь моя, Боже мой.

16. О том, что, если бы Бог не был беспредельным, он не был бы пределом желания