Сочинения в 2-х томах. Том 2 - [148]
Петр. Да, без возможности ничто невозможно, и я понимаю, что ты прав; без чтойности, конечно, тоже нет ничего, так что возможность явно можно называть чтойностью. Но странно: ведь ты и раньше много ужо говорил о возможности-бытии и в одноименном диалоге ее излагал — разве там не сказано все с достаточной ясностью?
Кардинал. Ты убедишься ниже, что сама по себе возможность, мощнее, изначальнее и выше которой не может быть ничего, намного удачнее именует то, без чего не может быть ни жизни, ни понимания, чем возможность-бытие или какое бы то ни было другое имя: если только вообще его можно именовать, сама по себе возможность, совершеннее которой ничего не может быть, будет ему все-таки лучшим обозначением, и я не думаю, что мыслимо другое, более ясное, более истинное или более простое (facilius) имя.
Петр. Как же простое, когда, надо думать, нет ничего труднее вещи, которую всегда ищут, но вполне так никогда и не нашли!
Кардинал. Истина чем ярче, тем проще. Когда-то я думал, что ее легче отыскать во мраке... Велика сила истины. В ней ослепительно сияет сама по себе возможность, «возглашая на площадях», как ты читал в книжке о простеце[559]; с поистине ослепляющей ясностью она повсюду легко дает себя найти. Какой мальчик или подросток не знает самого по себе могу (posse), когда каждый скажет, что может есть, бегать, говорить? И никто из обладающих умом не настолько туп, чтобы не знать без всякого учителя, что есть только то, что может быть, и что без могу ничто никак не может ни существовать, ни чем-то обладать, ни действовать, ни претерпевать. Если спросить любого подростка, может ли он поднять камень, и он ответит: «могу», а потом спросить, может ли он это без могу, то он даже не ответит, что «нет, ни в коем случае», сочтя вопрос абсурдным и излишним: кто, будучи в здравом уме, усомнится, что ни сделать ничего нельзя, ни сделаться ничто не может без возможности? Всякое могущее с такой необходимостью предполагает саму по себе возможность, что совершенно ничего не может быть без этой предпосылки: если мы хоть что-то можем знать, мы во всяком случае ничего не можем знать лучше возможности; если что-то бывает легким, никогда нет ничего легче могу; если что-то может быть достоверным, ничего нет достовернее могу; равным образом ничего не может быть первее, сильнее, прочнее, субстанциальнее и так далее обо всем. Наоборот, то, что лишено самой по себе возможности, не может быть ни благим, ни каким бы то ни было еще.
Петр. Не вижу ничего более достоверного и думаю, что не понять истинность этого нельзя.
Кардинал. Чтобы понять это, как понял я, только и требуется, что внимание[560]. Если я спрошу тебя, что ты видишь во всех потомках Адама, сколько их было, есть и будет, пусть даже их будет бесконечное число, то разве, сосредоточив внимание, ты не ответишь мне сразу же, что видишь во всех лишь отцовское могу первородителя?
Петр. Безусловно, так.
Кардинал. А если я спрошу еще, что ты видишь во всех львах, орлах π вообще в каждом виде животных, разве ты не тем же ответишь?
Петр. Наверное, так.
Кардинал. А что — во всем причиненном и начавшемся?
Петр. Скажу, что вижу в нем только могу первопричины и первоначала.
Кардинал. А если я и дальше буду у тебя дознаваться, — напомнив, что могу всех подобных первоначал совершенно неисчерпаемо,-откуда такое могу берет свою силу, не сразу ли ты ответишь мне: от самого абсолютного, неограниченного и совершенно всемогущего могу, мощнее которого нельзя ничего ни ощутить, ни вообразить, ни помыслить, потому что в нем возможность всякого могу, ни первее, ни совершеннее которой не может быть и без которой совершенно ничего бы не осталось?
Петр. Конечно, так и скажу.
Кардинал. Тогда само по себе могу есть чтойность и ипостась всего; в его могуществе необходимо содержится и все, что есть, и все, чего нет. Не скажешь ли ты, что все так и надо утверждать?
Петр. Естественно, скажу.
Кардинал. Это могу некоторые святые называют светом — не чувственным, не светом разума, не умопостигаемым светом, а светом всего, что может светить; ведь ни светлее, ни ярче, ни прекраснее самого могу не может быть. Посмотри на чувственный свет, без которого не может быть чувственного видения, и обрати внимание, что во всяком цвете и во всем видимом нет никакой другой ипостаси, кроме света, разнообразно являющегося в разных модусах бытия цвета, и что с отнятием света не останется ни цвета, ни видимого мира, ни зрения. Яркость света, каков он сам по себе, превосходит зрительную силу, поэтому сам, как есть, он невидим, проявляясь в видимых вещах, в одних ярче, в других туманнее, и, чем ярче что-то видимое воспроизводит свет, тем оно благороднее и прекраснее; но свет всего видимого свертывает в себе и превосходит собой яркость и красоту всего видимого. Причем свет обнаруживает себя в видимом не так, что делает себя видимым, а скорее наоборот, так, что обнаруживает свою невидимость, поскольку среди видимых вещей его яркость постичь нельзя: кто видит, что яркость света среди видимых вещей невидима, тот лучше ее видит. Понимаешь это?
