Сочинения в 2-х томах. Том 2 - [151]

IV.  Возможность с прибавлением есть изображение самой по себе возможности, ничего проще которой нет. Так, возможность существовать есть изображение самой по себе возможности, и возможность жить есть изображение самой по себе возможности, и возможность понимать есть изображение самой по себе возможности. Впрочем, более истинное изображение ее — возможность жить, и еще более истинное — возможность понимать. Соответственно, созерцатель во всем видит саму по себе возможность, как в изображении видится истина. И как изображение есть проявление истины, так и все есть не что иное, как проявление самой по себе возможности.

V.     Как возможность Аристотелева ума обнаруживается в его книгах, при том что возможность его ума не раскрывается в них совершенно, хотя одна книга совершеннее другой и книги написаны только с той целью, чтобы ум мог в них раскрыться, причем его ум ничем не понуждался к написанию книг, а просто свободный и благородный ум хотел обнаружить себя, — так и сама по себе возможность во всех вещах. А ум есть как бы мыслящая книга, понимающая намерение писателя и в самой себе, и в другом.

VI. Хотя в книгах Аристотеля не содержится ничего, кроме возможности его ума, невежды этого не видят. Точно так же, хотя во Вселенной не содержится ничего, кроме самой по себе возможности, лишенные ума не могут этого видеть. Только живой интеллектуальный свет, именуемый умом, созерцает в себе саму по себе возможность. Таким образом, все — ради ума, а ум — ради видения самой по себе возможности.

VII. Возможность выбирать свертывает в себе возможность существовать, возможность жить и возможность понимать, причем возможность свободной воли нисколько не зависит от тела, как от него зависит возможность похотствовать животным желанием. Соответственно, свободная воля не повинуется телесной слабости: она никогда не стареет и не слабеет, как слабеет желание и чувство у стариков, а пребывает неизменной и господствует над ощущениями. Например, она не всегда позволяет глазу смотреть, когда он склоняется к тому, но отвращает его, чтобы он не видел суеты и скандала; равным образом она иногда не позволяет есть при голоде; и так далее. Ум видит похвальное и скандальное, добродетели и пороки, чего не видит чувство, и может понудить чувства держаться его решения, а не их желания. И здесь мы на опыте узнаем, что сама по себе возможность мощно и нетленно проявляется в возможности ума и имеет отделенное от тела бытие. Этому меньше удивляется знающий на опыте, что свойства некоторых трав, отделенные от тела трав, сохраняются в спирте, который действует так же, как действовала трава, прежде чем была погружена в него.

VIII. Видимое умом умопостигаемо и предшествует чувственно постигаемому. Ум видит и сам себя. Когда он видит, что его возможность не есть возможность всякой возможности, поскольку многое для него невозможно, он понимает, что является не самой по себе возможностью, а изображением самой по себе возможности. Таким образом, видя в своей возможности саму по себе возможность и будучи лишь своей возможностью существовать, он видит в себе модус проявления самой по себе возможности. То же самое он сходным образом видит во всем существующем. Соответственно, все, что видит ум, есть модусы проявления самой по себе нетленной возможности.

IX. Хотя бытие тела менее благородно и неопределенно, его видит только ум: то, что видит чувство, акцидентально, не существует, а присуще. То бытие тела, которое есть не что иное, как возможность бытия тела, не постигается никаким чувством, не будучи пи качественным, ни количественным. Тем самым оно неделимо и нерушимо. Когда я разделяю яблоко, я не разделяю тело: часть яблока так же тело, как и целое яблоко. Тело имеет длину, ширину и глубину, без чего нет ни тела, ни полноты измерения[568]. Бытие тела есть бытие полного измерения. Телесная длина неотделима от ширины и глубины, как ширина неотделима от длины и глубины, а глубина от длины и ширины. Они и не части тела, коль скоро часть не есть целое: длина тела есть тело, так же ширина и глубина. Причем длина телесного бытия, будучи телом, не есть другое тело, чем ширина этого телесного бытия или его глубина: каждая из них есть одно и то же неделимое и неумножаемое тело. При всем том длина не есть ширина или глубина, но длина есть начало ширины, а длина вместе с шириной начало глубины. Таким путем ум видит, что сама по себе возможность проявляется в неразрушимо триедином бытии тела. И как он это видит в низком бытии тела, так он это видит и во всяком более благородном бытии в более благородном и могущественном проявлении, причем в самом себе яснее, чем в живом или телесном бытии. Что триединая возможность бытия ярко проявляется в запоминающей, мыслящей и волящей способности ума, это понял и открыл ум святого Августина[569].

X. В действии, или делании, ум достовернейше видит проявление самой по себе возможности в возможности сделать делающего, в возможности стать делаемого и в возможности соединения того и другого. Причем здесь не три возможности, но у делающего, делаемого и связи одна и та же возможность. То же самое в ощущении, видении, вкушении, воображении, понимании, волении, выборе, созерцании и во всех благих и добродетельных действиях: ум видит в них триединство возможности, отражающее саму по себе возможность, ни действеннее, ни совершеннее которой ничего нет. А порочные дела, поскольку в них не светится сама по себе возможность, ум находит пустыми, дурными, мертвящими, омрачающими свет ума и грязными.