Сочинения. Письма - [25]

Саблях косых,

Рубили Сирые и босые

Трижды сирых

И трижды босых.

И у них наделы

Держались на том,

И у них скотина

Плодилась на том,

И они не хотели

Своим хребтом —

А чужие хребты

Искать кнутом.

— Б-е-й!.. —

Григорий Босой было

Над киргизской девкой

Взмахнул клинком, —

Прянула Вороная кобыла,

Отнесла, одетая в мыло…

Видит Григорий Босой: босиком

Девка стоит,

Вопить забыла…

Лицо потемнело,

Глаза слепы,

Жалобный светлозубый оскал.

Остановился Григорий:

Где бы

Он еще такую видал?

Где он встречал

Этот глаз поталый?

Вспомнились:

Сенокос,

Косарей частокол…

И рядом с киргизской девкой встала

Сестра его, подобравши подол,

Говаривала:

«Стомился, Гришка?» —

Зазывала под стог

Отдохнуть, присесть.

Эта!

Киргизская Настя!

Ишь ты,

Тоже, гляди, так и братья есть.

— Бе-ей!.. —

Корнила Ильич вразброс

Вымахал беркутом над лисой:

— Чо замешкался, молокосос?

Руби,

Григорий Босой! —

Шашка зазвенела вяло,

Зашаталась, как подстреленный на бегу.

Руки опустив,

Девка стояла…

— Атаман?!

— Руби!

— Не могу… —

Да Корнила Ильич

Потемнел от крови,

Ощетинился всей своей сединой,

У переносицы

Встретились брови,

Как две собаки перед грызней.

— Руби, казак!

— Атаман, нельзя…

— В селезня,

В родителей,

В гроб!

Голытьба! Киргизам

Попал в друзья!.. —

И раскроил, глазами грозя,

Григорию плетью лоб.

(Сабля!)

Был атаман —

И не был.

Безнадельный,

Хромой

Смел посметь…

И упал атаман,

И в ясное небо

Перерезанной глоткой

Стал смотреть.

Не увидеть больше

Ни жены, ни дома…

Ходит смерть козырем с плеча!

Так довелось Григорию Босому

Уходить Корнилу Ильича.

У таратаек же шла расправа —

Летали стаи плетей,

Бунтовщиков валили на травы,

Били до полусмерти, а те

Только поднимали руки:

— Не тронь!.. —

Но не упасет от убийц ладонь,

И ходил разбой — кулаки в бока,

Подмигивая глазом рябым.

А кой-где

Уже стлался сизый дым

Костров и тонкий дым табака.

И уже начинали шутки ходить,

Кровью от них попахивало: — И-и,

Я на него шашкой, стало быть,

А он кулаками, братцы мои!

«У проторенной дорожки

Закуривай козьи ножки».

«У рябого милую

Отберу я силою».

«Есть у милой сторожа,

Опричь острого ножа».

«Ну, кака-никака песня,

А лучше драки,

Кака-никака мила

Лучше собаки…»

«…Пылают, светают

На яру костры,

Белы гуси

В воде плещутся».

(Подпевалы:

«Загоняй гусей во двор».)

«Было у казака

Три красы сестры,

Смиренны растут:

Ой, не натешатся!»

(Подпевалы.:

«Береги, казак, сестер!»)

«Ой, да смиренны растут…»

Тут же рядом,

Свернув сапоги калачом,

Мастерится ходок по загадам,

Перемигиваясь с плечом:

— Сто двадцать одеж,

А поверху — плешь,

Посоли да съешь, —

Угадай-потешь:

Чо тако?

— Под зеленым гарусом

Висит красным ярусом…

Чо тако?

Чо тако?..

Гармонь затряслась,

Далеко-о

Отдались ее лады-лады:

— Росла у воды,

Да ушла в сады,

Чо тако?

«Смиренны были,

Ой, обманные…»

Караванные курганы дороги…

Пахнет караванная

Ночь зимой:

Ой-пур-мой!..

А Корнила Ильич

Лежит немой,

Дырявой рогожей

Закрыты ноги,

Зарезанный,

Ничему не рад,

Царевой службы саженные мощи.

Знамя царево

Над ним полощет,

На груди медали

Тихо блестят,

И, словно поп

По церкви пустой,

Ходит над ним месяц

От тучи к туче…

Так вот и лежит,

Простясь с маетой,

Усопший раб

На телеге шатучей.

Так вот лежит!

И когда рассвет

Лучища

Вытянет по степи,

Ты не раскроешь

С треском

Глаз своих, нет!

Не расправишь

Черствые кости.

И такая будет

Большая роса,

И такой на заре

Гусей перелет,

И набьется ветер

Тебе в волоса,

И такое Россия

Вдруг запоет,

Что уж лучше

И не вставать атаману.

И такой полетит

Широкий лист,

И такого жизнь

Напустит туману

Утром рождений,

Любви,

Убийств!

Так вот лежи!

Слепошарый вояка,

Ты — убивавший —

Убит, убит.

Ты не услышишь,

Как утка закрякает

И селезень

Вслед за ней прошумит.

Ты не услышишь,

Как в теплом дыме

Зари, сквозь холодок и теплынь,

Друзья твои,

С руками такими ж,

Девок киргизских

Потащат в полынь.

Ты лежишь,

Ни о чем не споря,

Ничего не желая

Больше знать.

И если

На карачках

Киргизское горе

Подползет

И в глаза тебе

Будет плевать,

Ты смолчишь,

Не поднимешь

Мертвой руки,

Заслуживший

Награду такую сам,

И медленно будут

Ползти плевки

От мертвых скул

К сивым усам.

И задолго до того,

Как в каменной

Церкви

Поплывет по рукам

Безвесельный гроб,

И, от натуги

Лицо исковеркав,

Заупокойную

Грянет поп,

И дюжинами

Волчьи свечи

Зажгутся

Возле Христовых ног,

И слезы уронит

Человечьи

Мать твоя

В припасенный платок.

Тебе зажжена

Панихида волчья,

Сеявшему десятины мук…

Мир Останку

Царевой сволочи,

Мир

Праху

Твоему!

Спеленали веревками

Гришу Босого,

На телеге сидит он,

Супя глаз, —

Так сидят

На привязи совы

Ярмарочные,

Вывезенные напоказ.

Спеленали веревкой

Босого Гришу,

На телеге сидит он,

Супя взгляд, —

Так на ярмарках

В Заиртышье

На побитых ворах

Шапки сидят.

Смотри, казак!

Степь широка-а-а,

Жестока степь,

Ой, жестока-а-а!

Далеко-о-о,

Возле травяного песка,

От станиц в леса

Уходит река-а-а.

Далеко у реки

Станицы птичьи,

Солнце через реку

Ходит вброд.

Сынка дожидается

Матка с отличьем,

А сын к ней

С петлей на шее придет,

И хворобой

Выщипанные брови

Отец нахмуря,

В глаза поглядит,

И целый ушат

Потемневшей крови

Плеснет ему

В дряхлые щеки стыд.

Ой, стыд,

Ой, стыд Босого породе!

С головы до ног

Огадил отца.

… А возле телеги

Меньшиковы ходят,

По-волчьи смеются,

Ку-ра-жа-тся.

— Чо говорить!

Голытьбу голытьба

За версту видит.

Этот не первый…

Чо с ним

Канителиться, пра, —

Взять ба

Да и прирубить

Босяцкую стерву!.. —

И разворачивали кисеты,

Мимо колючий пустив дымок.