Сочинения. Письма - [22]

Если закатилась

Ранняя

Любовь…»

Тут же разбились на сотни

И — в круг.

Смолкнули, приподнялись на коленях.

Треснуло, развернувшись, знамя,

И вдруг

Выехал казначей!

Ходаненов!

Дал атаману честь

И — айда!

Выплясал дробь,

Не срываясь

С места.

Лошадь под ним —

Не лошадь,

Беда!

Вся разукрашена,

Как

Невеста.

Дал Ходаненову

Голос бог.

Дал ему

Голоса

Сколько мог.

А Ходаненов

К гриве

Прилег

И затрубил,

Что гоночный

Рог:

— Казаки!.. Нехристи!

Царя! Супротив!

Не допустим!

Братья!

С нами вера! —

… Чуть покачивались

Птицы грив.

Кто-то ворчал:

— Какого хера

Мылится?

Деньги считал бы… ать! —

Кто-то рядом

Сказал: — Молчать!..

— Казаки! Без жалости!

Блюсти дисциплину!

Нас не жалеют,

И их — Пора!.. —

И сразу на всю

Крепостную

Равнину

Грузно перекатилось:

— Ура!

— Ура-а-а!

Из переулка, войску

Навстречу,

Вынесла таратайка

Попа, —

Сажень росту, парчовые плечи,

Бычий глаз,

Борода до пупа.

Поп отличный,

Хороший поп,

Нет второго

Такого в мире,

Крестит на играх,

Смеючись,

Лоб —

Тяжелою

Двухпудовой гирей.

Конокрадов жердью бил,

Тыщу ярмарок открыл,

Накопил силищу бычью,

Окрестил киргизов тыщу.

Ввек не сыскать

Другого такого.

Слова его — как

В морду подкова.

Он стоит — борода до пупа.

Ввек не сыскать

Такого попа.

Он пошел,

А за ним —

Весь чин,

Выросший

В чаду

Овчин

И кончин.

Дьякон Шугаев

С дьяволом

В глотке,

Пономарь,

Голубой

От чесотки,

Конокрад,

Утекший

Где-то в леса…

Грянули!

С левого клироса голоса:

— …Благочестивое воинство!

Поп пошел

Мимо воинства

Шагом твердым,

Пригоршней

Сыпал

Святой рассол

На казаков,

На лошажьи морды.

Кони сторонились

От кропильницы Молча, —

Они не верили

Ни воде, ни огню.

Волчий косяк

Поповской сволочи

Благословлял

Крестами

Резню.

Кони отшатывались

От убоя,

Им хотелось

Теплой губою

Хватать в конюшенной

Тьме овес,

Слушать утро

У водопоя

В солнце

И долгом гуденье ос.

Глухо раскачивалось кадило —

Зыбка, полная

Красных углей,

Цепью гремела,

Кругом ходила

И становилась

Всё тя-я-желей…

И попы, по колено в дыму,

Пахнувшем кровью,

Тоской и степью,

Шли и шли по кругу тому,

Пьяные от благолепья.

— Го-о-споди!

— Н-но!.. —

Атаман Ярков

Спешился, пал,

Прильнул к кресту.

Смолкнули. — Аа-рш! —

Из-под подков

Ропот убежал на версту.

Люди текли,

И на травах мятых

Поп, сдвигая бровей кусты,

В жарком поту,

В парчовых латах,

Ставил на сотнях

Крестом кресты.

И последний, с ртом в крови,

Шашкой

Над головой гуляя,

Меньшиков гаркнул:

— Благослови На гульбу!

— Благословляю.

Так и стояли они, густой

Ветер поглатывая осенний

Ртами, кривыми от песнопений,

Серебряный дьякон и поп золотой.

А сотни

Уже по степи текли

В круглой,

Как божья земля, пыли.

В бубны били,

Роняли звезду

На солончаковом

Твердом льду.

Песней с их стороны подуло:

          «И на эту орду

           Я вас сам поведу,

           А за мною пойдут

           Есаулы».

Шли они

Средь солончаковых льдин,

В крепкий косяк

Востроносый слиты,

Не разрываясь,

И только один

Выскочил,

Крутясь на одном копыте.

Он долго петлял,

Не мог пристать,

Вырванный из пик городьбы,

Будто нарочно показывал стать,

Становя коня на дыбы.

5. СТЕПЬ

Тлела земля

Соляной белизною,

Слышался дальний

Кизячный пал,

Воды

Отяжелевшего зноя

Шли, не плеща,

Бесшумной волною,

Коршун висел-висел —

И упал.

Кобчик стрельнул

И скрылся, как не был.

Дрофы рванулись,

Крылом гудя,

И цветы,

Уставившись в небо,

Вытянув губы,

Ждали дождя.

Степь шла кругом

Полынью дикой,

Всё в ней мерещились:

Гнутый лук,

Тонкие петли арканов, пики,

Шашки

И пальцы скрюченных рук.

Всё мелькали

Бордовые кисти,

Шелковые, нагрудные, и

Травы стояли

Сухи, когтисты,

Жадно вцепившись

В комья земли.

Травы хотели

Жить, жить!

И если б им голос дать,

Они б, наверно,

Крикнули: «Пить,

Пить хотим,

Жить хотим,

Не хотим умирать!

Жить нет сил,

Умирать не в силах

В душном сне песчаных перин».

И лишь самбурин-трава

На могилах

Тучнела, косматая, самбурин.

Много могил!

Забыв об обиде,

О степях, о черемушнике густом,

Землю грызут безгубым ртом

И киргизы, зарытые сидя,

И казаки,

Растянувшись пластом.

Больно много

Могил кругом легло.

Крепок осенью тарантулов яд,

Руки черные карагачу назад

Судорогою свело.

Суслики, чумные, свистят.

Суслики за лето стали жирны,

Поглупели от сытости и жары,

Скоро заснуть они должны

 В байковом рукаве норы.

Скоро мокрый снег упадет…

Первый суслик скользнул вьюном,

Свистом

Оповестил свой народ:

— Впереди белая пыль идет,

Позади люди идут табуном.

Не до песни. Чубы помокрели.

Лошади ёкают, в поту, в паутах.

 Чертова пыль вроде метели,

Седла под задницами — не постели,

Земля качается, как на китах.

На удилах, на теплой стали —

Пенный жемчуг лошадиной слюны.

Лошади фыркают — знамо, устали,

Ой, в степях дороги длинны!..

Тут бы ночь догнать

Ды в туманы,

Хоть в прохладу, коль не в кровать.

Федька Палый настиг атамана:

— Таман, а мне бы посрать?

— У Шапера пойдем в разбивы,

Там и дождешься, нно-о! У меня!

А то, если надо, — рядом грива,

Лучше приладься и крой с коня… —

Хохотнули. Чья-то плеть

Свистнула. — Ну, ежели туда

Да доберемся, баб не жалеть!

Баба — она ядовитей. Н-дда!

Гей! — Поддакнули. Снова плеть.

Злоба копилась

Вместе с слюной.

Солнце шло от них стороной,

Степь начинала розоветь.

Пах туман парным молоком,

На цыпочки

Степь приподнялась,

Нюхала закат каждым цветком,

Луч один пропустить боясь.

У горизонта безрукие тучи

Громоздились, рушились, плечи скосив,

Вниз, как снега, сползали с кручи

В дым, в побагровевший обрыв.

И казалось — там, средь туманов,