Сочинения. Письма - [21]

Где стреляли по лебедю — там возникло Лебяжье,

Где осетр попадался обильно — Черлак возникал,

Где тяжелые гуси ломали осоку в полете —

Там Гусиная Пристань тын городила…

Ермак Тимофеич давал есаулам наказ,

Чтоб рубили дома казаки и ставили бани,

И брюхатили пуще баб завезенных,

И заставы покрепче держали на сопках дозорных,

Да блюли свои грамоты, власть и оружие.

Край богат. По Тоболу и дальше, в леса,

Собирай, словно ягоду, соболя, бей горностая,

Заводи неводами лисиц черно-бурых и красных.

Там на лбах у сохатых кусты костяные растут,

И гуляют вразвалку тяжелые шубы медвежьи.

Край обилен. Пониже, к пескам Чернолучья,

Столько птицы, что нету под нею песка,

И из каждой волны осетриные жабры да щучьи…

И чем больше ты выловишь — будет всё гуще и гуще,

И чем больше убьешь — остальная жирней и нежней.

А к Ишиму, к аулам, курган на курган,

И трава на траву, и луна на луну, и звезда под копытом, —

Воеводство коровьего рева, курчавое море овечье,

Лошадиные реки, тяжелый кумыс в бурдюках,

Земли стонут от сытости, истосковавшись под ветром.

Край чужой. По ночам зачинается где-то тоска,

Стонут выпи по-бабьи, кричат по-кошачьи, и долго

Поднимаются к небу тревожные волоки волчьи.

Выдра всплещется. Выстрелит рядом пищаль,

Раздадутся копыта, — кочевники под боком были.

Край недобрый. Наклонишься только к ручью,

Только спешишься, чтобы подпругу поправить,

Тетива загудит, под сосок, в крестовину иль в глотку,

В оперении диком, шатаясь, вгрызется стрела, —

Степняки и дики и раскосы, а метятся ладно.

У Шаперого Яра на пузах они подползли,

Караульных прирезали, после ловили арканом,

Да губили стрелой, да с размаху давили конями,

Есаула Седых растянули крестом и везли

Три корзины ушей золоченому хану в подарок.

А до Яика сто перелетов гусиных —

В поворот бы, да шибко! И в свист — и назад.

Отгуляться за всё в кабаках даромшинных,

Да купцам повыламывать долгие руки покруче.

Там добыча полегче, чем эти пуды в осетрах.

Но купцы за широкой и дюжей спиной

Атаманского войска велись и радели,

И несли на подмогу цареву заступу и милость,

Подвозили припасы, давали оружью корма

И навстречу гонцам Ермаковым катили бочаги.

К устью каменных гор и Тоболу купцы подошли,

Подошли, словно к горлу, тряслись по дорогам

                                                                       товарным, —

Там, где сабля встречалась с копьем и щитами,

Крепко-накрепко встали лабазы, обмен и обман.

А станицы тянулись туда, где Зайсан и Монгол,

От зеленой волны и до черной тянулись и крепли,

Становились на травах зеленых, на пепле,

На костях, на смертях, и веселую ладили жизнь

Под ясачным хоругвем ночных грабежей и разбоя.

И когда не хватало станичникам жен привозных,

Снаряжались в аулы, чинили резню, табуны угоняли,

Волокли полонянок скуластых за косы по травам

И, бросая в седло, увозили к себе на тыны,

Там, в постелях пуховых, с дикарками тешились вволю.

Оттого среди русых чубатых иртышских станиц

Тут и там азиятские водятся скулы,

Узкий глаз азията и дугами гнутые ноги, —

Это кровь матерей поднимается исподволь в них,

Слишком красная, чтобы смешаться с другою.

Но купецкие люди своих не держали кровей,

Шибче крови степями купецкие деньги ходили,

Открывали дорогу в глубинную степь, к Атбасару,

Шли на юг и на север, искали в горах серебро,

И косили зверье, и людишек вповалку косили.

Вознесли города над собой — золотые кресты,

А кочевники согнаны были к горам и озерам,

Чтобы соль вырубать и руду и пасти табуны.

Казаков же держали заместо дозорных собак

И с цепей спускали, когда бунтовали аулы.

4. СБОРЫ

Коням строевым засыпали корма

По старому чину,

Рядами.

На диво

Узда в серебре. Огневая тесьма

И синяя лента

Закручены в гривы:

И то вроде гульбища — масленой — гэ!

Плясать над ордой

Косоглазой — забава,

И в ленточной радуге,

Звездной пурге

Нагайкой — налево

И саблей — направо…

Ого, молодечество,

Выжечь с травой,

Повытоптать — начисто

Смуту в окружье!

Куражься да балуйся,

Ножик кривой,

Да пика кыргызская —

Тоже оружье!

По старому чину

Жены седлали

Коней!

Бровишки насупив зло,

Старая Меньшикова

В кашемировой шали

Вышла старому

Ладить седло,

Старому свому

Покрепче, потуже

Подпругу тянула рукой костяной.

Надо — и под ноги

Ляжет мужу,

Коли ему

Назвалась женой.

Меньшиковская

Рыжая семья —

Двадцать подсолнухов подряд, —

Меньшиков и его сыновья

Хлещут чай и тихо гудят.

Младший сын завистней всех:

— Чо ето приплетать голытьбу,

Курам — в смех,

Рыбам — в смех!

Чо ли не ладно нам

Без помех

Сотней одной

Наводить гульбу?

Тожа, подумаешь!

Что за вояки!

Босых — берут,

Сирых — берут.

Во, погоди,

Только утка крякнет,

Баба ль натужится, — убегут. —

А меньшиковское дитё

У отцовских плеч:

— Батька, ба, пошто эти сабли?

Куда собираться?

— Кыргызов жечь.

— А пошто?

— По то, что озябли.

— А ты бы им шубы?

— Не хватит шуб. —

Дитё задумалось: «Ую-ю!

Так ты увези им дедов тулуп,

Мамкину шаль и шубу мою!»

А у крепости начинались трубы,

Стучали копыта, пыль мела,

Джигитовали, кричали: «Любо!»

Булькали железной водой

Удила.

Род за родом шли на рысях,

Смаху плетью стелились махом,

Остановившись, глазом кося,

Кланялись есаульским папахам.

«Ей, да не ходи

Смотреть, забава, скачку.

Ты напрасно, любушка,

Д’ не прекословь,

Если не слюбились

Мы с тобой,

Казачка,