Сочинения. Письма - [20]

Пенные осетры.

Али есть

Тоска о снегах, о зиме,

О разбойной той, когда между пнями

Пробегут березы по мерзлой земле,

Спотыкаясь, падая,

Стуча корнями?

Над крышей крашеной

Из трубы валит,

Падает подбитым коршуном

Дым.

Двор до половины

Навесом крыт,

Двор окружен бурьяном седым.

Там, в загонах дальних,

В ребрах оград,

Путами стреноженные

Волосяными,

Лошади ходят,

Рыбой скользят,

Пегие, рыжие,

Вороные!

Сена наметано до небес,

Спят в ларях

Проливные дожди овса,

Метится в самое небо

Оглобель лес,

И гудят на бочках

Железные пояса.

Устлан травой

Коровий рай,

Окружены их загоны

Долгим ревом.

Молоко по вымям их

Бьет через край,

Ходят они по землям Ковровым.

Ходит хозяйство

По землям ковровым

Перед хозяином,

Перед Деровым!

Солнце играет

В листьях кленовых,

Солнце похаживает

На дворе,

Бьет по хребтам

Тридцатипудовых

Рыжих волов, звенит на подковах

И на гусином

Крупном

Пере.

Шибко ветер

Сыплет

Частой,

Мелкою дробью

В гусиный косяк,

Утлых гусят

И гусынь грудастых

В красных сапогах

Проводит гусак.

Дом стоит на медвежьих ножках,

Трубы глухи. Из труб глухих

Кубарем с дымом летят грехи,

Пляшут стерляди над окошком,

И на ставнях орут петухи.

Дом стоит на медвежьих ножках,

И хозяин, в красных сапожках

На деревянных гнутых ногах,

В облачных самоварных парах

Бьет ладонью о крытый стол,

Бьет каблуками в крашеный пол,

Рвет с размаху расшитый ворот

К чертовой матери!.. А за окном

Старый казацкий верблюжий город

С глиняной сопкой — одним горбом.

А во дворе

Гусак идет,

Стелет шею

И крылья,

Оберегает свой

Знатный род

И свое Изобилье.

Низко над

Городом —

Облака,

Мешанные

Со снегами,

Но далека

Гроза,

Далека, —

Может быть,

За горами…

В горнице деровской

Казацкая знать,

На локоток опершись,

Дневует,

Светят лампады,

И божья мать

В блюдца на чай

Любовно дует.

Чайные глаза у нее,

Лик темнобров,

Строгая,

Чуть розовеют скулы,

Но загораживает

Деров

Божью мать: — Ясаулы!

Степняки,

Сторожа, на что ж

Наши крепости —

Наши славы, —

Курсаки, травяная

Мелкая вошь

Мутит бунт

И режет заставы?

Оспода,

На штандарте

Вашем — цари,

Ваши сабли

Не живы, что ли,

Чтоб могли

В степях дикари

Устюжаниных

Брать в дреколье?

И ярковских

Соколов брать?

Мы дождемся,

Когда каргызы

Будут, мать

Твою в перемать,

На поповских

Парчовых ризах!

Кто владеет

Степной страной?

Нынче бунт соляной, —

Так что же,

Завтра будет

Бунт кровяной?

Соль в крови —

И железо тоже!

Сторожа-станишники!

Грызут усы

Сторожа. А Хаджибергенев

Головой качает:

— Джаксы. —

Он поджал

Под себя колени.

Он бежал

От степей,

Хвост поджав,

С долгой улыбкой

В глазах косых.

Правы есаулы,

Хозяин прав,

Хаджибергенев

Любит их!

Хаджибергенев

Знает

Их!

В сощурах глаз,

Ястребиных, карих, —

Сладковатый полынный дым,

Пламя ночных и полдневных марев

Азии нависает над ним.

Хаджибергенев знает:

Хозяин прав,

Соль — азрак тратур,

Прольется кровь.

Ведет от аулов

По гривам трав

Дорога, ни разу

Не заплутав,

Длинная, как

У атамана бровь.

Ой, джаман!

Бежит сюда

Дорога, как лисица в степях, —

Там, в степях, кочует беда

На ворованных лошадях.

Там, в степях, хозяином — вор,

Пика и однозубый топор.

Он — свидетелем,

Он там был.

Глупые люди с недавних пор

Ловят на аркан

Казаков, как кобыл.

Трусы, рожденные

От трусих,

Берут казаков

Почтеннейших там

За благородные

Кудри их,

Бьют их по благородным глазам,

Режут превосходнейшие

Уши им

И благородные

Уши те

Бросают

Презреннейшим псам своим,

По глупости и простоте.

Они за целых серебряных

Пять рублей

Не желают

Работать целый год.

Аллах, образумь!

Аллах, пожалей

Глупый, смешной народ!

Хаджибергенев чувствует боль

В сердце за них, — они

Черпают всего лишь

Только соль,

Соль одну — круглые дни.

Они получают пять рублей

На руки в каждый год.

Аллах, образумь!

Аллах, пожалей

Дикий, жадный

Народ!..

Он отирает пот с лица.

Рука от перстней — золотая.

Идут, колышутся без конца

Его табуны к Китаю.

Ой-ё-ёй — идут табуны,

Гордость и слава его страны.

Овечьих отар пышны облака,

У верблюдов дымятся бока,

Град копыт лошадиных лют,

Машут хвосты, и морды ревут, —

Надо уберечь табуны. И вот

Он рукой отирает пот.

Надо надеть на народ узду

Крепче и круче,

Чем вначале,

Чтоб в соляном

И прибыльном льду

Люди работали

И молчали.

Тут Корнила Ильич Ярков,

Атаман станишный,

Слово берет, —

Он произносит его

Без слов,

Лаковый сапожок

Вынося вперед.

Хмель ишо гудит

У него в башке,

Бабий рот

Казака манит

Издалече,

Будто он держит

Еще в руке

Круглые и дрожжливые

Бабьи плечи.

Но из-под недвижных

Птичьих век

Яростный зачинался

Огонь…

Как руку невесты,

Нашла при всех

Рукоятку шашки

Ладонь.

И все уже видели:

Корнила Ильич

Все разговоры

Сгонит в табун

Долгим взглядом,

Затянет клич —

Плетью и саблей

Вытравить бунт…

Бунт!

Бунт!

Бунт!

Все уже знали:

Того и жди,

И нечего больше

Ждать.

Он — с регалиями

На груди —

Брови свои понесет

Впереди.

Саблю пустит порхать.

И, с глазами волчьих лун,

Мелкий смешок

В усах хороня,

Губы распластывает

Сразу: — Бунт?

Нечего говорить — на коня!

3. ГРАМОТА

Эти стаи привел на Иртыш Ермак,

Здесь они карагач на костры вырубали

И селились станицами возле зеленой волны,

Тынья, крепости называли по-рыбьи и птичьи, —

Так возникли Лебяжье, Черлак и Гусиная Пристань.

На буграх прииртышских поджарые кони паслись

Этих лыцарей с Яика, этих малиновых шапок,

Этих сабель свирепых и длинных пищалей,

И в Тоболе остались широкие крылья знамен,

Обгоревшие крылья, которыми битва махала.

К устью каменных гор они песни и струги вели: