Собственные записки. 1829–1834 - [109]

Я изложил министру затруднения, которые предстоят на сем месте, управляемом интригами окружающих, но в самых умеренных и околичных выражениях. Он сам мне объяснил их, но уверял, что они не будут иметь никакого влияния на мою службу, и вскоре отпустил меня, сказав, что он доложит обо мне государю.

1-го я поехал являться к Бенкендорфу, который допрашивал меня долго, все что-нибудь о причинах, по коим меня потребовали, сказал ли мне что-нибудь военный министр на счет моего назначения, и стал мне говорить о месте начальника штаба в 1-й армии, описывая мне слабости и дряхлость Сакена, который, вопреки многим приглашениям и намекам государя, непременно хочет остаться на своем месте, в чем, продолжал он, мы должны видеть великодушие государя, уважающего старость и заслуги фельдмаршала.

– Левашову[221] ныне поручено было его пригласить в Петербург; но он решительно объявил, что считает себя обязанным до последней минуты жизни своей служить государю. Трудно разуверить старика в подобных мыслях. Как его убедишь в том, что он более служит в тягость, чем в пользу службы? А между тем государь не знает, как ему быть с ним. Вам в таком случае надобно будет дело вести. Красовский не умел себя держать: он отдавал от себя приказания, был груб с подчиненными и оскорбил Сакена своим поведением. Князь Меншиков с ним виделся и, услышав различные отзывы его о Красовском, пересказал о том государю, чего он, без сомнения, не должен был делать; но после случившегося между ними Красовскому более оставаться на сем месте нельзя, и я полагал, что вас для сего назначают. Не знаете ли вы чего иного о сем?

Я отвечал, что полагал причиной приезда своего поручение в Турцию или сие назначение.

– Не говорил ли вам чего-либо граф Чернышев?

– Он сказывал мне, что государь мне лично о сем объявит.

И на все вопросы такого рода я все тем же отвечал, не имея права объявить разговора моего с министром, про который он просил меня никому не сказывать. Когда же Бенкендорф стал мне опять говорить о месте начальника штаба, говоря, что он сам не считал места сего по мне (ибо он знал склонности мои, призывающие меня более к начальствованию над особенной частью), то я сказал ему, сколько считал подобное место трудным по козням, с коими оно сопровождалось (также в самых умеренных выражениях), но что я считал также обязанностью во всяком случае держаться девиза: «Fais ce que dois, advienne que pourra»[222].

– Нет, – сказал Бенкендорф, – сего нельзя здесь применить: случай не таков.

И стал опять мне объяснять обстоятельства; но я отвечал, что первой обязанностью своей всегда считал быть преданным своему начальнику и что в таком случае я бы счел долгом угодить фельдмаршалу. Впрочем, продолжал я, самые места начальников штаба признаю я совершенно вредными для службы: ими нарушаются основания дисциплины, и продолжал изложение давнишнего моего мнения о сем предмете, с чем он был совершенно согласен.

От Бенкендорфа я поехал к Орлову и, входя, встретил выходящего от него Красовского. Орлов удивился моему приезду и сказал, что не знал причины оного, что верно бы написал мне, если бы что-нибудь узнал; но что он теперь видел, для чего я призван и что мне хотят дать место Красовского, который не ужился с фельдмаршалом. Орлов рассказывал мне, как фельдмаршала хотели сюда заманить; но он не подавался.

– Хотя бы его сюда к колонне призвать, да вместе с ней и поднять его, – сказал Орлов смеючись, то есть к августу месяцу при торжественном открытии памятника, воздвигнутого на Дворцовой площади[223].

Я уверял Орлова, что фельдмаршал не приедет и что его ничем не вызовут, и заметил ему, что из всех воинских сановников высшего звания он только один умел удержаться на своем месте в столь преклонные лета, что означает ум его. Орлов находил, что место сие нисколько не будет по мне. Я то же говорил, но не сказывал о говоренном мне военным министром. Впрочем, продолжал я, мне все равно, если я и обрушиться должен, лишь бы мне выйти со званием честного человека. Я никогда не признавал дельными места начальников штаба, c’est toujours une fausse position, et tout ce qui en résulte ne peut qu’être faux[224]. Орлов советовал мне предупредить государя о мнении моем и о всем, что я предвидел на сем месте, хотя государь и сам знает все сие. Но я отвечал, что мое дело будет повиноваться, и что я не считал приличным осуждать слабости своего начальника, коему обязан был преданностью, и предоставил ему доложить государю о сем, а себе только действовать.

При сем случае Орлов рассказал мне, как Сакен, получивши уведомление Чернышева о смене Красовского и выборе, сделанном государем касательно меня, объявил о сем в присутствии всех, говоря, что он меня желает на сие место. Орлов старался успокоить меня, говоря, что он все сообщит государю, хотя я ему ничего не говорил, а между тем просил меня не тревожиться, на что я ему сказал, что меня более ничего не тревожит, и показал ему совершенное равнодушие по всякому назначению, какое бы мне ни дали.

Я был также и у Клейнмихеля, который также приступил ко мне с вопросом о моем назначении и о сказанном мне военным министром, но ничего не узнал от меня; сам же рассказал мне все, что знал о сем.