Собрание стихотворений - [10]

XVI. ГЕРКУЛЕС НА РАСПУТЬЕ [33]

Старая картина

В тонах потухших

Сюжет нарисован классический:

Под листвой,

Не живой,

Как бы металлической,

Темно-зеленых древес,

В душевной борьбе роковой,

На мраморной, гладкой скамейке сидит Геркулес.

В женственной прелести всей,

У ног его — Афродита.

В золоте пояс ее, в жемчугах, изумруде.

Вуалью прозрачных кисей

Нежное тело повито.

Чашами круглыми высятся полные груди.

Тело богини, цветка полевого стройнее и гибче ты,

Над красками дивными немощны долгие лета.

Желтые кудри богини — всё так же рассыпчаты,

Белы, как встарь, жемчуговые зерна браслета.

Жизнию дышат потусклые краски холста.

Правда, прошло по нем время, кой-где отверстьем пятная…

Но красота

Юной богини для смертного зрима.

В волосах роскошных — цветная Диадима.

Полураскрыты уста.

Сладкое шепчет герою могучему слово.

На ногу мощную юноши нежно ступила нога.

Слезою перловой

Под розовым ухом сияет серьга.

Глаза — изумрудно-янтарные,

Речей убийствен мед.

Лепечет ласки коварные…

А сзади сверкают дворцы лучезарные

И пенный журчит бодомет.

Из белого мрамора лестница

Ведет в роскошный покой.

Гибкою рукой,

Белеющей резко на коже героя, коричневой, смуглой,

Прелестница

Розан дает ему круглый.

Она — порока эмблема.

Против женщины первой,

С горгоной на стали шлема,

Стоит сурово Минерва.

Черты лица ее — строги,

И дышат мудростью взоры.

В даль Геркулеса она призывает и кажет властительным пальцем

Кремнистые, скудные горы.

Бесплодные всходят отроги,

Без травки, без рощи,

Одною украшены пальмой тощей.

Туда

Велит Геркулесу идти неустанным скитальцем.

Путем лишений, труда

Герою следовать надо:

Всходить на обрывистый склон.

Там, на вершине, из мраморно-белых колонн

Гордо стоит колоннада.

Раздумия полн Геркулес.

Напряжение видно в чертах величавых.

Блестит запутанный лес

Волос, умащенных, курчавых.

Хочет решение он оттянуть проволочкой,

Минуты выбора тяжки.

Плащ с золотой оторочкой,

Конец багряной хламиды,

Накрыл железные ляжки,

Упав с коленей Киприды.

Тело громадное вздули упругие мускулы.

Как бесконечно ласкаете взоры вы,

Краски картины потусклые

Бледным и сумрачным тоном.

О, лепестки этой розы фарфоровой

С полураскрытым бутоном.

XVII. АЛТАРЬ ДИОНИСА [34]

В небо синее глядит

Темный конус кипариса.

Старый жертвенник стоит

Бога Диониса.

Замкнут сад стеной сырой.

Влажный сумрак и прохлада.

Только там и здесь порой

Промелькнет дриада.

Где лесные божества

Потешались на свирелях,

Всё умолкло, и трава

Прорастает в щелях.

Долетел ручья напев

Из-за мраморной колонны.

Остро пахнут, перепрев,

Мертвые лимоны.

Скоро ночь большую тень

На алтарь накинет.

Тишина. Горячий день

Понемногу стынет.

Люди здесь молились встарь

У подножья кипариса.

Это — брошенный алтарь

Бога Диониса.

XVIII.ВОСПОМИНАНИЕ [35]

Нет, не забыть мне Ривьеры;

Детских годов,

Свежих садов

Сердцу родной Бордигеры.

Помню я горные склоны…

Как по утрам

Я по горам

Шел собирать анемоны.

Желтая вьется дорога.

Вот фиалок ковер,

Разбегается взор:

Как душисты, как много их, много

Помню, как виды далеки, как широки

С берегов

И богов

Первые помню уроки.

Бордигера! Ты — матери нежное лоно —

Первых дней колыбель —

Тихий отель

Лазерона!

XIX. МУНЭ СЮЛЛИ И АЙСЕДОРА ДЕНКАН [36]

Вы — две иконы в храме моей души:

Слепец безумный, ярый Мунэ Сюлли

И ты, весенняя улыбка,

Нимфа Ионии, Айседора.

Я помню толпы, павшие с плачем ниц,

С масличной ветвью, возле колонн дворца.

О, что вам, дети? что вам, дети,

Племя несчастное старца Кадма?

Склонилось солнце, кровель верхи златя.

Страдальцу шепчет девушек легкий хор:

Поверь улыбчивой надежде,

Кто была матерь твоя, младенец?

Не Аполлон ли, розоланитных нимф

Любовник тайный, зачал тебя, дитя,

И нимфы грудью сладкомлечной

Был ты взлелеян в глухой дубраве?

Нет, брось Надежды! отцеубийца — ты,

На Кифероне твой отзовется стон:

Кто осквернил преступным браком

Матери, матери вдовье ложе?

Ты с воплем вежды кованым бьешь ремнем,

И червленеет кровью слепой зрачок.

Ты пресмыкаешься во прахе,

Зверь, уязвленный стрелою Рока.

Но что остудит яростных мук костер?

Ах! кто осушит раны горячей кровь?

Прохладный ветр любви дочерней:

Посохом старцу — плечо Исмены.

Я помню пляску нимфы Диркейских струй

О, Айседора, рощ Эриманфских цвет!

В покрове из цветов весенних

Ты устремлялась к родному солнцу!

То резвым фавном, ствол приложив к губам,

Топтала стебли диких, лесных цветов;

То, наклоняясь к белой влаге,

Изнемогала в истоме сладкой.

То, позабывши шелест родных дубрав,

Хитоном красным нежную скрывши грудь,

Сменяла ты напев свирельный

Новыми гимнами арф небесных.

Ты заменяла родины злачный луг

Садами кринов и золотых плодов,

И полевые розы Мосха

Райскою лилией Фра Беато.

То нисходила в бледный загробный мир,

Чаруя лирой страждущий хор теней.

Услышь мой голос, Евридика,

Голос любви за печальным Орком!

Вы — две иконы в храме моей души.

Вы — два фиала горьких и сладких грез:

Вы дали пить мне на Голгофе

Оцет Софокла и мед Гомера.

ПИЭРИЙСКИЕ РОЗЫ [37]

Родился я под небом полунощным,

Но мне знаком Латинской музы голос

И я люблю Парнасские цветы.

Пушкин

I. ДАФНА [38]

Бог Эрот, ярясь на Феба,

Вольный лет в эфире мча,

Две стрелы свергает с неба,

Изострив и наточа.

Феб томится в страстном плене:

Грудь ему насквозь прожгла

Острым жалом вожделений

Златоствольная стрела.

Ранит Дафны грудь невинной,