Собрание стихотворений - [12]

С лобзанием бросил рыданье: «прости!»

Аврора на мысах

Рассыпала искры. Туман поднялся.

В сиянии высох

Зеленый, сребрящийся луг, и роса

Исчезла с растений.

Лучом золотым

Развеялись тени.

Созвездья погасли одно за другим.

На месте условном

Сошлись, и, сначала судьбу упрекнув,

Во мраке безмолвном

Решают, впервые родных обманув,

Явиться сюда же,

Покинув дома.

Над зоркостью стражей

Победу ночная воспразднует тьма!

И ласкам их нежным

Зеленое ложе под лунным лучом,

Под деревом, смежным

С серебряным, сонно бегущим ключом.

Здесь вкусят едино

Блаженство они,

Где статуя Нина

Белеет из мрака в древесной тени.

На водное ложе

Склонился пылающий солнечный день.

Из моря того же

Вечерняя встала холодная тень.

И Фисба, покровом

Окутав лицо,

К заветным дубровам

Пошла, повернувши дверное кольцо.

Согласно условью,

Под деревом села, и видит: ворча,

С дымящимся кровью,

Рыкающим зевом ко влаге ключа

Приходит напиться,

С тяжелым хвостом,

Громадная львица.

И Фисба скрывается в гроте пустом.

Во время испуга

Упал с ее тела, развившись, покров.

И львица — подруга

Владыки обильных зверями дубров —

На тонком покрове,

Попавшемся ей,

Оставила крови

Багровые капли и знаки когтей.

Без думы, без страха,

Выходит влюбленный, не чуя беды.

Дорожного праха

Краснеют слои, и от зверя следы

Заметны, и страшен

Пираму их вид.

И, кровью окрашен,

Покров неожиданно взоры язвит.

«Пускай же мы оба

Единою ночью погибнем! Но ты

Не гроба, не гроба

Достойна в расцвете твоей красоты

Я ж гибну виновным,

Твой день загубя,

На месте условном,

Безумец! — заране не ждавший тебя!

С веселостью злою

Преступника тело изгложете вы,

Под этой скалою

Живущие, царственно-грозные львы,

И рявкая зычно,

И члены дробя.

Лишь робким прилично

Бессильно хотеть уничтожить себя!»

И милые ткани

Слагает под зыбкою тенью листа.

И слез и лобзаний

Мешает дары, и кровавит уста.

И с тихой беседой

Упавши на ткань,

Он шепчет: «отведай

И крови моей добровольную дань!»

Схватил к пояснице

Привешенный меч, и вонзил острием

Под грудь, и ресницы

Смежились, и кровь закипела ручьем,

Обильно осыпав

Багряной росой

Растенья, и, выпав,

Железною меч засверкал полосой.

И кровь не иначе

Из раны забила, дымясь и кипя,

Струею горячей,

Как, возле отверстия трубки, шипя,

В стремлении яром

Вода закипит,

И мощным ударом

Воздушные волны сечет и кропит.

И исчерна-красны

От крови на дереве стали плоды,

Где умер прекрасный

Пирам. Но, в неведенье новой беды,

Влюбленная дева

Спешит под навес

Условного древа,

Хоть страх с ее сердца не вовсе исчез.

Плодов перемены

Рождают сомненье в ее голове.

Кровавые члены,

В предсмертном биенье простерты в траве,

Увидела — горю

Поверить невмочь.

Подобная морю

В безветрие, стала, отпрянувши прочь.

Но миг, и узнала

Пирама — единую сердца любовь.

И вдруг застонала,

И слезы закапали в жаркую кровь.

Младенца живее,

Коснулись до губ,

И, кудри развея,

Сдавила руками немеющий труп.

И с горестью жгучей

Вскричала: «Пирам, отзовись, отзовись!

Пирам! что за случай

Расторг нас с тобою? Пирам! подымись!

Но нет! ты не дышишь — бедная я!

Пирам, ты не слышишь,

Что Фисба тебя называет твоя?»

При имени милом

Глаза, отягченные смертным концом,

Он поднял, с унылым,

Блуждающим взором, и веским свинцом

Сомкнулися вежды,

Зрачки отягча.

И Фисба одежды

Узнала свои и ножны без меча.

Без страха, без дрожи,

Сказала: «ты был доброволен в крови.

Во мне для того же

Достаточно силы, довольно любви!

Судьба наша — та же:

И смертью самой,

Могилою даже

Пирам от меня не отторгнется мой!

Вас, нашему благу

Мешавших отцов, я молю об одном:

Пусть с милым я лягу

В единой гробнице, под тем же холмом.

А дерево это

Убийства следы

Пусть носит, и цвета

Печального, темного станут плоды».

Сказала и прямо

Упала вперед, чтобы грудью налечь

На кровью Пирама

Дымящийся, теплый, язвительный меч!

И темно-пурпурна

Плодов кожура,

И общая урна

Прияла два тела — останки костра.

III. ИО [40]

Эллису

Сорвавшись с лесистого горного склона,

Разрушив преграды скалистых камней,

По дну плодородного, злачного лона

Темнейской долины струится Пеней.

Забрызганы пеной деревьев вершины,

Далече дубравы журчаньем полны,

И черпают белые нимфы в кувшины

Кристальную влагу прыгучей волны.

В пещеру Пенея — глубоко в утесах —

Стекаются реки окрестных полей

И белые нимфы, в рассыпчатых косах

Колебля короны болотных лилей.

Приходит Сперхей, по лугам побережным

Взлелеявший тополь и темный акант,

Старик Апидан с Энипеем мятежным,

И мирный в теченье Анфриз, и Эант.

Стекаются реки, бегут отовсюда,

Пока, утомившись в блужданье пустом,

Не ввергнется в море вспененная груда,

Пока не растают хребет за хребтом.

Инах удалился в скалистые недра,

Чтоб милую Ио оплакать свою.

Он слезы струит беспрерывно и щедро,

И множит слезами речную струю.

Не знает отец, озаряет ли Делий

Любимую дочь, на земле, средь живых.

Иль скрылася Ио в лугу асфоделей,

Причастная сонму теней гробовых.

Давно уже девушке те же и те же

Впивались мечтанья в полунощный сон,

И кто-то, лаская словами и нежа,

Шептал, проникая в ее Парфенон:

«Покорствуй, о Ио, великой Киприде!

Иль девственность хочешь бессрочно беречь?

Довольно! из робости девичьей выйди,

И слушай внимательно сладкую речь.

Счастливая дева! ты телом пригожа,

И Зевс вожделеньем пылает к тебе.

Дитя! не отвергни Зевесова ложа,

Безумно противиться дивной судьбе.