Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія - [33]

Иногда одно и то же представленіе длится два и три дня, но тогда приходится на каждый слѣдующій день брать новый билетъ.

Я былъ много разъ въ японскомъ театрѣ, и въ моей памяти осталось нѣсколько привлекательныхъ картинъ. Помню, напр., молодую влюбленную чету, которая, спасаясь отъ преслѣдованія враговъ, проходитъ въ зимнюю вьюгу темнымъ лѣсомъ. На нихъ обычная японская, болѣе чѣмъ легкая, одежда. Снѣгъ валитъ сверху густыми хлопьями, что изображается паденіемъ мелкихъ клочковъ тонкой бумаги. Влюбленные идутъ медленно, прижимаясь другъ къ другу и укрываясь отъ вьюги желтой рогожей, плотной и оттопыренной, какъ лубъ. Это обычная защита отъ непогоды, употребляемая всѣмъ японскимъ простонародьемъ. Рогожа узка на двоихъ, порывъ вѣтра налетаетъ сбоку, и путники инстинктивно прижимаются другъ къ другу еще тѣснѣе. Взгляды ихъ встрѣчаются и слегка улыбаются одинъ другому. Герой только что спасся изъ заточенія, а въ слѣдующемъ явленіи, не болѣе какъ черезъ пять минутъ, его должны ранить и взять въ плѣнъ. Но въ настоящую минуту они вмѣстѣ, и имъ хорошо.

Другая картина. Сельскій праздникъ. Луна, изображаемая круглымъ фонаремъ изъ масленой бумаги, тихо свѣтитъ. Сцена представляетъ деревенскую улицу. Легкая линія домовъ утопаетъ въ цвѣтахъ. Среди дороги молодыя дѣвушки водятъ хороводъ, взявшись за руки и переступая другъ за другомъ. Нѣсколько молодыхъ парней смотрятъ. Хороводъ смыкается, размыкается. Дѣвушки въ тактъ плещутъ руками и постукиваютъ сандаліями. Парни тоже хотятъ присоединиться, но дѣвушки ихъ не принимаютъ. Тогда парни заводятъ собственный хороводъ, который скоро начинаетъ переплетаться съ дѣвичьимъ, выдѣлывая различныя сложныя фигуры. Луна всходитъ все выше. За сценой раздается рожокъ. Показываются скороходы. По сценѣ проносятъ въ полуоткрытомъ паланкинѣ стараго бонзу съ длинной остроконечной бородой. Хороводъ разошелся во всю и не хочетъ остановиться. Бонза выходитъ изъ паланкина, любуется, потомъ понемногу начинаетъ подплясывать, потомъ присоединяется къ хороводу и попадаетъ на средину. Въ избыткѣ восторга онъ снимаетъ верхній халатъ, подворачиваетъ нижнія полы, показывая присутствующимъ тощія голыя ноги, и начинаетъ выплясывать нѣчто похожее на присядку. Дѣвушки смѣются. Монахъ хочетъ поймать одну, дѣвушки съ визгомъ разбѣгаются, а парни хватаютъ монаха, сажаютъ его въ паланкинъ, одинъ изъ нихъ отнимаетъ у трубача рожокъ и трубитъ изо всей силы. Парни подхватываютъ паланкинъ и относятъ его съ дороги на топкое рисовое болото, а сами уходятъ назадъ. Хороводъ опять начинается. Носильщики и скороходы присоединяются къ нему. Монахъ пробуетъ вылѣзть изъ паланкина, но проваливается въ грязь, пытается выкарабкаться, не можетъ и остается стоять неподвижно съ вытаращенными глазами. Занавѣсъ.

Вмѣсто театра мы нерѣдко попадали въ балаганъ. Здѣсь боролись и фехтовали атлеты, а акробаты показывали различныя штуки. Какъ и европейскіе артисты этого рода, всѣ они были одѣты въ плотно облегающее платье въ родѣ трико, но, въ видѣ отличія, не имѣли обуви, и всѣ четыре конечности работали у нихъ съ одинаковымъ усердіемъ. Особенно одинъ мальчикъ съ щуплымъ и вертлявымъ тѣломъ, карабкавшійся вверхъ по неустойчивой колоннѣ пустыхъ боченковъ, совсѣмъ напоминалъ обезьяну.

Но интереснѣе всего была толпа, наполнявшая кварталъ, гдѣ сосредоточены балаганы и другія увеселительныя заведенія. Все это были фабричные рабочіе и кустари, окончившіе свой двѣнадцатичасовой рабочій день. Они фланировали съ такимъ безпечнымъ видомъ, какъ будто имъ вовсе не нужно было вставать, чѣмъ свѣтъ, на другое утро. Но японцы вообще спятъ очень мало. На улицахъ было тѣсно, особенно на перекресткахъ. На каждомъ шагу попадались продавцы сладостей, дешевыхъ плодовъ, печеной кукурузы. Странствующій шарлатанъ восхвалялъ чудесное дѣйствіе своихъ лѣкарствъ, точь-въ-точь, какъ я это видѣлъ въ прошломъ году въ С.-Франциско. Немного подальше нищій художникъ, поставивъ на землю два фонаря, рисовалъ передъ толпою любопытныхъ картину, высыпая по очереди изъ горсти тонкую струю песку различныхъ цвѣтовъ, то краснаго, то чернаго, то зеленаго. Еще дальше плясали вмѣстѣ мальчикъ, ученая крыса и ученая обезьяна. Другой мальчикъ продавалъ фонари изъ цвѣтной бумаги, третій дешевыя игрушки; тутъ же книгоноши торговали книжками и лубочными картинками. Вездѣ ѣли, шутили, смѣялись. Пьяныхъ, однако, не было, полицейскихъ тоже.

Недѣля, которую мы прожили въ Хакодате, была, въ родѣ нашей Ѳоминой, посвящена поминовенію родителей. Каждый вечеръ вереницы женщинъ, искусно причесанныхъ и разряженныхъ, отправлялись изъ города въ ту сторону бухты, гдѣ находятся кладбища. Богатыя ѣхали на джинрикшахъ, по-двое, иногда по-трое въ одной колясочкѣ, благо японскія женщины вообще малы и легки, бѣдныя шли пѣшкомъ, но всѣ несли съ собой узелки съ пищей, назначенной для поминокъ. Я нѣсколько разъ проходилъ за ними къ могиламъ, которыя по большей части обнесены оградой и увѣнчаны небольшимъ каменнымъ столбикомъ… Кладбища, обыкновенно безлюдныя, теперь пестрѣли народомъ. Почти у каждой могилы стояла на колѣняхъ или лежала ничкомъ молчаливая женская фигура; мужчинъ вообще было мало, кромѣ монаховъ. На каменныхъ ступенькахъ памятниковъ была обильно разложена самая разнообразная японская ѣда: рисъ, лотосъ, бобы, пирожки изъ рисовой муки и т. п. Пониже были прилѣплены зажженныя восковыя свѣчи. Толстые монахи въ рясахъ и даже въ золотыхъ ризахъ пѣли, какъ будто служа панихиду. Поближе ко мнѣ басилъ густой октавой высокій, грузный старикъ. Женщина протянула ему свертокъ мѣдной монеты въ сѣрой бумажкѣ. Онъ на ходу ощупалъ деньги и, не переставая возглашать, сунулъ деньги въ карманъ. Вмѣстѣ съ молящимися по кладбищу разбредались нищіе, тоже женщины по преимуществу. Онѣ собирали съ могилы рисъ и овощи и складывали въ холщевый мѣшокъ у пояса. Иныя въ своей жадности не дожидались даже ухода молящихся и сразу принимались сгребать рисъ, дѣйствуя длиннымъ скребкомъ на кривой деревянной ручкѣ.