…взяла и передвинула всю мою душу на новую точку.
Изъ разговоровъ.
Тошно жить въ Петербургѣ, особенно лѣтомъ. Газеты пишутъ, Богъ знаетъ, о чемъ онѣ пишутъ. Никто ихъ не читаетъ. Даже Государственной Думы нѣтъ. Она отправилась въ усадьбу…
Уѣдешь на дачу, къ унылому финскому морю, а тамъ еще тошнѣе.
Дождь, слякоть. Сѣрыя ночи плачутъ холодными слезами. Мокрыя перья воронъ и мокрыя иглы нахмуренныхъ сосенъ, и волны плещутъ съ осеннимъ шумомъ о берегъ… Съ тяжелымъ громомъ бухаютъ пушки въ Кронштадтѣ, и каждую полночь бродитъ широкій прожекторъ съ востока на западъ, и свѣтитъ, и смотритъ, и ищетъ…
Надо куда-нибудь ѣхать. Перемѣнить мѣсто. Въ Россіи много народа и много простора, можно мѣнять города и села, языкъ и племя, и самый климатъ. Есть же такія мѣста, гдѣ свѣтитъ настоящее солнце и живутъ настоящіе люди…
Когда мнѣ можно уѣхать, я уѣзжаю на Волгу. Волга — это широкая, чистая, удобная, людная дорога. На этой дорогѣ нѣтъ пыли и нѣтъ тряски, и села нарядны, и можно заѣхать въ любое село, если урядникъ не остановитъ.
На этой дорогѣ русскій народъ, вездѣ сухопутный, сталъ судоходцемъ и кораблестроителемъ безъ всякихъ казенныхъ броненосцевъ и государственныхъ субсидій. Ѣдешь и на каждомъ шагу встрѣчаешь пароходы и баржи, и барки, и гусяны, и бѣляны, какъ будто высокіе костры сосновыхъ бревенъ и досокъ, уложенныхъ въ формѣ судна, и синія асланки съ выгнутымъ носомъ, высокія и стройныя, какъ лебедь…
Все къ намъ приходитъ съ Волги, — хлѣбъ и нефть, министры и также холера.
Когда проѣдешь по Волгѣ отъ Твери до Астрахани, выходъ остается одинъ — въ Каспійское море. Въ Каспійскомъ морѣ воды зелены и пароходы грязны, и пассажиры въ трюмѣ набиты, какъ сельди въ бочкѣ.
Судно наше качалось на широкихъ волнахъ мертвой зыби и подвигалось впередъ тихо, какъ черепаха. Въ трюмѣ лежали въ повалку. А я стоялъ на палубѣ, и мнѣ было смутно и тоскливо.
Бросить бы это лѣнивое судно и летѣть впередъ, туда, гдѣ темнѣетъ незнакомый берегъ, спѣшить, мчаться, быстро мѣнять мѣсто за мѣстомъ. Быть, какъ птица или какъ сухой кустъ перекати-поля, и нестись по вѣтру. Въ жизни одна утѣха — бродяжить по свѣту. Иные пейзажи, новые люди, свѣжія рѣчи: «Хочь гирше, та инше», какъ говорили казаки.
Черезъ одинъ день и двѣ ночи мы пріѣхали въ Баку. Жарко было въ Баку, и черно, и масляно. Люди потѣли мазутомъ, и море было подернуто пленкою нефти. Стоило чиркнуть спичкой, и вода загоралась…
Кавказскіе народы хранили полный миръ и не трогали другъ друга. И татары отзывались со восторгомъ объ армянскихъ экспропріаторахъ: «Это хорошіе, мирные люди. Они убиваютъ только своихъ»…
Изъ Баку я поѣхалъ въ Тифлисъ и видѣлъ тамъ кавказскую либеральную эру, которую такъ усердно обличаетъ «Новое Время». По улицамъ нельзя ѣздить ни верхомъ, ни на велосипедѣ, не то 3,000 рублей штрафу. И бурку нельзя носить, и верхъ у экипажа поднять воспрещено, будь хоть дождь, хоть ливень, — какъ будто вернулись на землю времена императора Павла. И всѣ балконы трактировъ затянуты густой проволочной сѣткой. Попробуйте посидѣть подъ ней въ 40 градусовъ жары по Реомюру.
Изъ города Тифлиса я уѣхалъ въ Армянскія горы, скитался верхомъ и пѣшкомъ, поднялся на нагорье, ночевалъ въ шатрахъ пастуховъ и въ старыхъ монастыряхъ IX вѣка и на открытомъ воздухѣ, въ обществѣ сѣрыхъ ословъ, овчарокъ и барановъ. Видѣлъ татаръ и армянъ, и грузинъ, и русскихъ казаковъ, экспропріацію и военную экзекуцію и крестьянскую облаву.