Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы
Владимир Германович Богораз / В Г Тан
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность. Книга завершается финалом, связывающим воедино темы и сюжетные линии, исследуемые на протяжении всей истории. В целом, книга представляет собой увлекательное и наводящее на размышления чтение, которое исследует человеческий опыт уникальным и осмысленным образом.
| Жанры: | Публицистика, Русская классическая проза |
| Серия: | Собрание сочинений В. Г. Тана №5 |
| Всего страниц: | 105 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1911 |
| Формат: | Полный |
Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы читать онлайн бесплатно
Въ эту серію входятъ слѣдующія
собранія сочиненій:
A. С. Пушкина, подъ редакціей П. О. Морозова и В. В. Каллаша;
М. Ю. Лермонтова, подъ редакціей Арс. И. Введенскаго;
Н. В. Гоголя, подъ редакціей В. В. Каллаша;
И. А. Крылова, подъ редакціей В. В. Каллаша;
А. В. Кольцова, подъ редакціей Арс. И. Введенскаго;
A. Н. Островскаго, подъ редакціей М. И. Писарева;
Н. Г. Помяловскаго, съ біограф. очерк. Н. А. Благовѣщенскаго;
С. Т. Аксакова, подъ редакціей А. Г. Горнфельда;
B. Г. Тана, подъ наблюденіемъ автора;
Г. А. Мачтета, съ критико-біографич. очеркомъ и портр. автора;
Ольги Шапиръ, подъ наблюденіемъ автора;
Н. Я. Соловьева, съ портретомъ автора;
А. А. Потѣхина, подъ наблюденіемъ автора;
C. В. Максимова, съ біограф. очеркомъ П. В. Быкова;
П. М. Невѣжина, подъ наблюденіемъ автора;
Георга Брандеса, съ предисловіемъ М. В. Лучицкой;
Элизы Оржешко, подъ редакціей С. С. Зелинскаго;
Чарльза Диккенса, со вступит. статьей Д. П. Сильчевскаго;
Гюи Де-Мопасана, съ критико-біографическ. очеркомъ З. А. Венгеровой;
Эдгара По, съ критико-біографическ. очеркомъ М. А. Энгельгардта;
Эмиля Зола, подъ редакц. и со вступ. статьями Ѳ. Д. Батюшкова и Е. В. Аничкова.
АМЕРИКАНСКІЕ РАЗСКАЗЫ
У входа въ Новый Свѣтъ
Путешествіе кончалось. Широкія морскія волны, цѣлую недѣлю перебрасывавшія нашъ пароходъ слѣва направо и справа налѣво, колотившія посуду въ столовой и заставлявшія насъ, вопреки всѣмъ законамъ тяготѣнія, взлетать вверхъ по лѣстницамъ, кататься по стѣнамъ и сшибать другъ друга съ ногъ у входа въ гостиную, наконецъ остались сзади. Пароходъ вошелъ въ широкій и просторный заливъ, который служитъ преддверіемъ Нью-Іоркской гавани, лежащей у устья большой рѣки въ лабиринтѣ мелкихъ и крупныхъ острововъ. Прощальный обѣдъ въ обѣденномъ залѣ перваго класса только что окончился; американскія дамы съ лицами, блѣдными отъ морской болѣзни, но въ нарядныхъ вечернихъ туалетахъ и со свѣжими цвѣтами у корсажа, толпились на площадкѣ у выхода на верхнюю палубу. Сквозь широко распахнувшуюся дверь снаружи врывалась струя холоднаго морского воздуха и полоса ночного мрака, такъ какъ послѣдніе лучи зари совершенно погасли. Мужчины столпились на палубѣ у наружныхъ перилъ подъ мелкимъ, но надоѣдливымъ дождемъ и напряженно вглядывались въ темноту, ожидая увидѣть блескъ сигналовъ на прибрежныхъ маякахъ Нью-Іорка.
— Русскій, смотрите, смотрите! — возбужденно воскликнулъ мой пріятель и сосѣдъ по табльдоту, Макъ-Лири, маленькій, тощій американецъ съ худощавымъ лицомъ и довольно безпечными манерами. — Вот и она, Америка!
Кроваво-огненный глазъ перемежающагося маяка вспыхнулъ на самомъ краю горизонта и тотчасъ же погасъ и потомъ опять вспыхнулъ.
— О, Америка, Америка! — возбужденно закричали пассажиры. — Ура!
— Ура! — дружно подхватили дамы сзади. — Тройное ура Америкѣ!
Огненный глазъ маяка все открывался и закрывался.
— Эка она подмигиваетъ! — кричалъ Макъ-Лири. — Соскучилась старуха! — Въ голосѣ его звучала нѣжность; онъ разговаривалъ съ невидимымъ чернымъ берегомъ, какъ съ любимымъ существомъ. — Смотрите! — говорилъ онъ мнѣ ежеминутно. — Тамъ наша широкая страна! Нашъ собственный міръ!..
На обоихъ концахъ палубы, отведенныхъ для публики второго класса, тоже толпились люди, кричали ура и даже махали платками, слабо бѣлѣвшими въ темнотѣ. Обѣ площадки второго класса составляли продолженіе нашей, но качка на нихъ чувствовалась сильнѣе, и брызги морской воды падали чаще и обильнѣе. Онѣ были отдѣлены отъ насъ тонкой и почти незамѣтной веревкой, но я имѣлъ случай много разъ убѣдиться, что этотъ малозамѣтный барьеръ не уступалъ крѣпостью любой желѣзной рѣшеткѣ и каменной стѣнѣ старой Европы. И теперь никто не хотѣлъ подойти къ барьеру поближе, и мы стояли на нашей просторной палубѣ, окруженные свободнымъ пространствомъ, и не обращали вниманія на двѣ группы людей, собравшихся справа и слѣва.
Для пассажировъ третьяго класса были отведены узкіе проходы внизу, покрытые проволочной сѣткой и поливаемые соленымъ дождемъ при малѣйшемъ волненіи. Я спустился по лѣстницѣ и вышелъ въ эти узкіе, снаружи открытые корридоры, которые еще не успѣли обсохнуть отъ морской воды. Толпа эмигрантовъ тѣснилась во всю длину прохода, прижимаясь къ сѣткѣ и напоминая арестантовъ, ожидающихъ урочнаго часа въ залѣ свиданій. Нашъ пароходъ считался аристократическимъ и не бралъ много этой «челяди», какъ презрительно выразился помощникъ капитана въ разговорѣ за обѣденнымъ столомъ, но нѣсколько сотъ человѣкъ, которые не хотѣли ожидать настоящаго эмигрантскаго парохода, пробрались и сюда. Люди неопредѣленнаго типа и народности, въ грубой полуматросской одеждѣ, перекликавшіеся между собой на лондонскомъ жаргонѣ, не свободномъ въ то же время отъ иностранныхъ искаженій, стояли бокъ-о-бокъ съ работницами изъ Спитальфильда во фризовыхъ жакетахъ и большихъ шляпахъ съ яркими лентами, изъ-подъ которыхъ выглядывали свѣтлорыжія космы плохо причесанныхъ волосъ. Итальянскіе рудокопы въ бѣлыхъ курткахъ, совершенно не подходившихъ къ зимнему американскому холоду, ежились и дрожали, напряженно всматриваясь впередъ. Почти все это были сициліанцы и апулійцы, убѣжавшіе отъ домашняго голода и солдатской расправы, чтобы искать счастья и работы на американскихъ желѣзныхъ дорогахъ. Кучка австрійскихъ крестьянъ, словаковъ или поляковъ, смирныхъ и бѣлокурыхъ, похожая на кучку свѣтло-шерстыхъ овецъ, держалась въ сторонѣ на самомъ дальнемъ углу прохода. Въ другомъ углу на мѣшкахъ и ящикахъ усѣлись три семьи евреевъ, различнаго происхожденія, не имѣвшія даже общаго языка для того, чтобы разговаривать другъ съ другомъ, но соединившія вмѣстѣ цѣлую стаю мелкихъ черномазыхъ ребятишекъ, напоминавшихъ грязныхъ и голодныхъ воробьевъ. Я успѣлъ познакомиться съ ними въ скучные дни морского переѣзда. Одна семья принадлежала старому портному, который ѣхалъ изъ Англіи по письму старшаго сына, нашедшаго въ Америкѣ хорошую работу. Старикъ и его жена были родомъ изъ Велижа, Витебской губерніи, и еще помнили жаргонъ, но четверо дѣтей, въ особенности младшія, мальчикъ и дѣвочка, говорили только по-англійски и съ удивленіемъ раскрывали глаза на протяжные звуки гнусавой рѣчи своихъ галиційскихъ соплеменниковъ. Галиційская семья ѣхала изъ Перемышля и не говорила ни слова ни на какомъ языкѣ, кромѣ жаргона. Pater families, сухой и еще не старый человѣкъ, въ длинномъ сюртукѣ, но уже безъ традиціонныхъ пейсовъ, кажется, былъ на родинѣ мелкимъ торговцемъ. У него, по-видимому, были кое-какія деньги, но онъ былъ ужасно испуганъ незнакомой обстановкой и иноязычной толпой и только поминутно вздыхалъ и посматривалъ вверхъ на деревянныя доски верхней обшивки, заслонявшія небо. Третья семья состояла изъ молодого наборщика съ женой и ѣхала изъ Ковно. Въ трехъ семьяхъ были четыре женщины, которыя во все время переѣзда безпомощно валялись на скамейкахъ или стояли, прислонясь къ периламъ и свѣсивъ голову на край борта, но я ни разу не слышалъ, чтобы которая-нибудь изъ нихъ пожалѣла о спокойной землѣ, оставшейся сзади. Теперь онѣ стояли за плечами своихъ мужей и смотрѣли впередъ еще напряженнѣе ихъ, ожидая отъ Америки такихъ чудесъ, какихъ пока еще невозможно найти нигдѣ на свѣтѣ. Особенно жена наборщика, работница съ табачной фабрики, самоучкой выучившаяся читать, была пламенной энтузіасткой Америки, и рѣчи ея напомнили мнѣ другія времена и другую обстановку, не имѣвшую ничего общаго съ этимъ кораблемъ и толпой кокнеевъ, — дымную комнату на Петербургской Сторонѣ, наши вѣчные споры и свѣтлыя дѣвичьи очи, смотрѣвшія такъ смѣло и довѣрчиво впередъ. Но вѣдьма-дѣйствительность не пожалѣла ни иллюзій, ни смѣлости, и одинаково расправилась съ мечтателями и скептиками.
