Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія - [10]

Въ прошломъ году въ Нью-Іоркѣ разыгралась одна изъ очень обычныхъ исторій. Двое рыцарей индустріи, не имѣя ни гроша за душой, основали акціонерное общество подъ названіемъ «Быстрая Нажива» и пообѣщали публикѣ платить 10 % въ недѣлю съ внесеннаго вклада. Деньги тотчасъ же полились рѣкой, и въ теченіе трехъ мѣсяцевъ достойные товарищи собрали около милліона долларовъ. Разумѣется, они платили проценты аккуратно, и самые ранніе вкладчики выручили обратно почти всѣ свои взносы. И если бы полиція не вмѣшалась, операція приняла бы грандіозный характеръ. Между прочимъ, даже личная секретарша главнаго «директора», которая, казалось, должна была бы понимать истинное положеніе дѣлъ, тоже соблазнилась процентомъ и внесла сто долларовъ, изъ которыхъ успѣла получить назадъ только тридцать. По моему мнѣнію, для того, чтобы повѣрить, что какой-то никому неизвѣстный маклеръ будетъ платить 500 % въ годъ на внесенный капиталъ, нужно легковѣріе, гораздо большее, чѣмъ для вѣры въ Юпитера и всѣхъ олимпійскихъ боговъ, тѣмъ болѣе, что вѣра въ Юпитера достается человѣчеству безъ прямой платы, а вѣра въ «Быструю Наживу» требуетъ немедленнаго взноса наличности.

Это новое суевѣріе, безъ почвы и корней, родится на улицахъ нашихъ ужасныхъ городовъ, которые собираютъ людей въ одно общее стадо, но дѣлаютъ ихъ болѣе чуждыми другъ другу, чѣмъ звѣри въ лѣсу, и сами превращаются въ пустыни, многолюдныя и многошумныя, но глухія къ каждому стону человѣческаго горя и къ каждому крику о помощи.

Пока я предавался такимъ размышленіямъ, чья-то незнакомая рука легла на мое плечо.

— Попросите, пожалуйста, крупье, — произнесъ сзади меня чистымъ русскимъ говоромъ убѣдительный голосъ, — чтобы онъ положилъ мои деньги на нечетъ.

Другая рука вложила пятифранковую монету въ мою полуоткрытую ладонь.

Я живо обернулся. Предо мной стоялъ соотечественникъ самаго несомнѣннаго типа. Въ свою очередь онъ издали узналъ по моей спинѣ, что я русскій.

Послѣ того какъ крупье должнымъ образомъ забралъ поставленную нами монету, мы отошли въ сторону и мало-по-малу разговорились. Соотечественникъ былъ одѣтъ въ партикулярное платье, но даже подъ сѣрымъ пиджакомъ въ немъ можно было узнать строевого офицера. Онъ былъ родомъ изъ Сибири и служилъ десять лѣтъ въ Туркестанѣ, на самой памирской границѣ. Послѣднія пять лѣтъ онъ былъ начальникомъ охотничьей команды, уходилъ въ глубину Памирскихъ горъ, жилъ на снѣгу въ палаткѣ, избивалъ тигровъ и кабановъ. Жалованье его накапливалось въ банкѣ и къ концу десятилѣтія достигло пяти тысячъ рублей.

Тогда памирскій немвродъ взялъ свои деньги и отправился путешествовать. Онъ объѣздилъ всю Россію и Европу, былъ въ Москвѣ и Петербургѣ, въ Кіево-Печерской лаврѣ, въ кабачкахъ на парижскомъ Монмартрѣ, въ вѣнскомъ Рингъ-театрѣ, въ Генуѣ, въ Женевѣ, въ Ниццѣ.

Голова его до такой степени была переполнена разнородными впечатлѣніями, что они нейтрализовали другъ друга, какъ интерферирующіе лучи, и взаимно погружались въ забвеніе. Пять тысячъ растаяли, какъ масло на огнѣ, и теперь у путешественника не было ни гроша въ карманѣ, и монета, отданная нами въ жертву колесу, составляла его послѣднее достояніе. Онъ, впрочемъ, не очень унывалъ, ибо предусмотрительно оставилъ въ Вѣнѣ триста рублей на обратный путь въ Туркестанъ. Больше всего его огорчало, что ему нечего проигрывать въ рулетку. Онъ не только не создавалъ себѣ никакихъ иллюзій насчетъ возможности выигрыша, но напротивъ, какъ будто ставилъ задачей проиграть какъ можно больше.

— Пріѣду въ Кокмаковъ, — сокрушался онъ, — станутъ меня спрашивать, сколько, молъ, денегъ проигралъ въ рулетку, а я что скажу? «У меня, молъ, на рулетку всего и было пятьдесятъ франковъ». Развѣ ужъ соврать, прибавить, — какъ по-вашему?

У памирскаго немврода было двое знакомыхъ въ игорномъ залѣ, вѣроятно пріобрѣтенныхъ такимъ же непосредственнымъ пріемомъ. Мы отыскали ихъ у стола съ правой стороны, гдѣ они съ увлеченіемъ проигрывали свои деньги въ рулетку. Это были рослые молодые люди, красивые и здоровые и, по-видимому, тоже непривычные къ партикулярному платью. Оба они были въ сильномъ проигрышѣ, одинъ успѣлъ спустить шесть тысячъ франковъ и собирался идти до конца своихъ рессурсовъ. Видя такой крупный итогъ, памирскій охотникъ даже поблѣднѣлъ отъ зависти и вдругъ почувствовалъ такое отвращеніе къ этой залѣ, толпѣ и игрѣ, что предложилъ мнѣ выйти вмѣстѣ съ нимъ на чистый воздухъ. Мы сошли съ крыльца и пошли по аллеѣ. Голова моя кружилась отъ рѣзкаго перехода между чудовищной атмосферой рулетки и благоуханіемъ южнаго сада. По временамъ во мнѣ возникала странная иллюзія. Мнѣ чудилось, что небесный сводъ покрывается лѣпными украшеніями и задергивается занавѣсями, и солнце спускается надъ зеленой лужайкой, какъ электрическая люстра надъ зеленымъ столомъ.

Мы стали спускаться внизъ, поближе къ морскому берегу.

— Здѣсь стрѣляютъ, — сказалъ туркестанецъ, привлеченный звуками пальбы. — Пойдемте, посмотримъ!

Мы сдѣлали еще нѣсколько шаговъ и подошли къ закрытой террасѣ. Прямо подъ нами, на площади, выложенной дерномъ, происходилъ голубиный тиръ. Двѣ желѣзныя западни посрединѣ открывались съ математической правильностью. Легкія бѣлыя тѣни взметывались въ воздухѣ. Такъ же правильно раздавались выстрѣлы изъ невидимой для насъ глубины. Собака выбѣгала впередъ и подбирала судорожно трепетавшую птицу. Это походило на какую-то чудовищную машину, придуманную для механическаго воспроизведенія охоты, и какъ нельзя болѣе подходило ко всему этому подмалеванному и раззолоченному мѣсту съ его игорной механикой и оптовымъ разжиганіемъ страстей.