Собрание сочинение. Том 1. Я буду писателем. Дневники. Письма - [77]

21 июня. Водарский, Водарский, что — то он вспоминается мне эта дни. Его любили за легкость, веселость, доброжелательность. У него были и светские таланты, и даже актерские. После какого — то благотворительного концерта мама рассказывала, что Вячеслав Александрович принимал в нем участие, читал «О вреде табака». «И ничего! — сказала мама в заключение, добродушно улыбаясь. — Все как следует. И фрак снимал и топтал его ногами. Все как полагается». Так вот и жил в Майкопе Вячеслав Александрович и женился, и, как мама предсказала, женитьба не привела его к добру. Он исчез из Майкопа и не устроился в Москве, и мы больше, ничего о нем не слышали. Только встречая в дальнейшей своей жизни легких, чуть кокетливых и вместе с тем увядающих людей, обычно в пенсне и с бородкой, я угадывал многие их свойства по сходству с Водарским. С годами они стали попадаться все реже и реже — вымирали, видимо, по субтильности и легкости своей. Иной раз мелькнут — то в самодеятельной труппе Дома учителя, то среди музейных работников на периферии или на профсоюзных собраниях, мелькнут и исчезнут. Приходится идти дальше и рассказывать о лете 1908 года. В лесу за Белой, верстах в трех от города, стоял дом, нежилой и неогороженный, прямо среди высоких деревьев. Назывался он — санатория. Кто — то когда — то собирался устроить под Майкопом это учреждение, но дело ограничилось только постройкой деревянного дома с большими окнами и высокими потолками. Мы часто ездили туда, не менее часто, чем на третью версту к леснику Светличному (фамилию лесника напомнила мне недавно в Москве Наташа Соловьева). А летом 1908 года отправились мы в санаторию на несколько дней. С нами поехала Марья Степановна Ризен с Таней, Беатриса (кажется), Алеша Луцук, Самуил, еще кто — то. Впрочем мужчины и Беатриса приходили в санаторию, помнится, во вторую половину дня — ведь они служили. Несколько дней, прожитых в этом пустом, окруженном лесом доме, были настоящим счастьем. Спали мы на полу.

22 июня. В этой заброшенной санатории спали мы на полу, на сене, и тут, в огромной комнате, среди лесных, тогда особенно ясно различаемых мною запахов, запах сена не вызывал у меня обычной фургонной дурноты. Тут впервые в жизни я испытал счастье проснуться в лесу на рассвете, оттого что птицы громко свистят и поют. Майкопская летняя тоска с курами, стуком кухонных ножей, пылью, криком угольщиков ушла от нас за тридевять земель. Утро начинало собою необыкновенно длинный, полный событий день. Завтракали мы на длинной деревянной террасе, за столом без скатерти, потом собирали землянику, потом шли купаться. В первый день произошло некоторое событие, удивившее меня самого. Мы пошли к Белой глубокой балочкой, поросшей папоротником. Когда среди деревьев показалась река, восьмилетняя толстушка Таня завопила от восторга, скинула сарафан, и я увидел ее голой. Полные ее бедра, устрашающе не мальчишеские, все ее белое тело вдруг устыдило, испугало, поразило меня. Чуткая Марья Степановна мгновенно заметила это и строго приказала Тане одеться. Сила стыда, страха и вместе с тем острого интереса, вспыхнувшего, впрочем, когда Таня уже оделась и страх прошел, удивила меня самого. Но я не влюбился в Таню. Ни на один миг. Меня потрясло то, как девочки вообще отличаются от нас, мальчиков. Голых женщин я, случалось, видел на лечебных купаниях в теплом пивном источнике и на речке. Кроме отвращения при виде них, я не испытывал ничего. А голая Таня вызвала чувство, похожее на то, которое я испытал, увидя скульптуру с гориллой и женщиной. Не грубая, непристойная, давно известная мне разница между полами поразила меня, а новая, таинственная и чем — то даже печальная. Поэтическая.

23 июня. Однажды вечером, кажется, вместе с Польским и Дудкиным к нам в санаторию пришел важный гость — рослый, полный старик с седою гривой и такой же бородой. На нем была белая косоворотка, весь он был белый. Лицо его, сияющее, здоровое, загорелое, казалось еще более красным от всей этой белизны, со всеми нами он был ласков, разговаривал живо, много смеялся. Это был известный довольно народоволец, фамилию которого я забыл. Он много рассказывал, все больше о себе. Прочел стихи, посвященные русским женщинам, и картинно описал, с каким успехом исполнял их где — то на вечере. Жил старик в ссылке где — то на Волге, если я не ошибаюсь. Он процитировал из какой — то брошюры или журнала слова, посвященные ему: «Старая курица, высиживающая боевых петухов». Эта фраза, видимо, очень нравилась ему, огласив ее, старик разразился богатырским хохотом. После его ухода мама слегка побранила старика за самовлюбленность, но тут же и оправдала. Жизнь его на исходе. Ему хочется, чтобы все понимали, что она прожита недаром. Однажды ночью я проснулся и увидел, что Марья Степановна стоит, обнявшись с Алешей Луцуком. Потом они вышли. Я почувствовал, что это нехорошо, но постарался поскорее выбросить из головы свое открытие, тем более что на другой день Марья Степановна и Алеша разговаривали друг с другом как ни в чем не бывало, без всякой неловкости, а это, по тогдашним моим представлениям, доказывало, что ничего греховного между ними не произошло.