Со щитом и на щите - [2]

У меня почему-то начинает пощипывать в носу, и я, наклонив голову, тороплю маму:

— Так мы пойдем или как? — И снова спрашиваю: — Ты сумочку не забыла?

Дело в том, что в черной клеенчатой сумке лежит мое свидетельство об окончании семилетки. В нем не такие уж и плохие отметки, хотя мама постоянно твердит, что они могли быть значительно лучше. Я вполне с нею согласен, что могли бы, однако не моя в том вина: ведь не я же все эти оценки выставлял!

— Если бы ты старательней учился…

Ха, старательней! Куда еще старательнее, если мне до сих пор кажется: все семь лет я только то и делал, что погибал над учебниками и тетрадками.

— …Ты был бы таким же круглым отличником, как Оля Чровжова.

Так и знал! Никак мама не может понять, что я парень, мужчина, а не какая-то зубрила-девчонка, которая только и знает — пальцы в уши, нос в учебник.

— Зато она имеет только очень хорошие оценки, — возражает мама, — и уж кого-кого, а ее обязательно примут в восьмой класс. А вот если ты не поступишь…

Теперь мне все ясно: мама просто-напросто боится, что я не закончу среднюю школу. Тогда прощай среднее образование, которое она так мечтает дать своим сыновьям.

— Ну, если не примут — что ты станешь делать?

— Поступлю в ФЗУ. Ванько ведь поступил.

Признаться, кому-кому, а Ванько я очень завидовал. Ему уже выдали форму, да какую: шинель, картуз и ремень с большой пряжкой. Когда Ванько впервые появился в ней на улице, все мы обалдели. А Ванько еще похвалялся:

— Вот стипендию получу — буду только «Казбек» курить.

Да что и говорить, сказочная судьба выпала Ванько: ходить в форме, курить «Казбек» и водить поезда. А мне, видите ли, снова в школу…

— Глупенький, — ласково говорит мама. — Я ведь для тебя хочу, как лучше.

Откуда-то из огорода отзывается Сергейка. Забрался в заросли кукурузы и что-то там мастерит. Все время он если что-нибудь не строгает, то сколачивает, и мама говорит: Сергейка у нас будет инженером. Что касается меня, то я уверен совсем в другом: мой младший братишка, когда вырастет, станет самым упрямым ослом на свете. Он и сейчас: как упрется на чем-нибудь, так ты, хоть убей его, ничего не сделаешь. Так что же будет дальше?..

— Ты хочешь Толю проводить?

Сергейка сначала смотрит на дощечку, которую только что строгал, потом на меня. Я хорошо понимаю братишку, которому ужасно не хочется оставлять начатую им работу. Но мама, которая никогда не была мальчишкой, удивленно допытывается:

— Разве ты не хочешь проводить брата?

— Хочу, — нехотя отвечает Сергейка. Сует за пояс свою дощечку и — что с вами, взрослыми, поделаешь! — бредет за нами.

Улица, по которой мы шествуем, длинная-предлинная. Она протянулась так, словно кто-то взял наше село, как краюшку хлеба, да и разломил пополам. Трещина засыпалась песком, заполнилась пылью, поросла спорышем и превратилась в улицу. Одним концом она выбегает в поле, другим упирается в лес.

Мама идет в праздничном платье, в том самом, с которого я спорол однажды все пуговицы и тут же проиграл их Кольке. Платье нарядное, такого, наверное, нет ни у кого, и мама в нем прямо расцвела. Она приветливо здоровается со встречными женщинами, охотно рассказывает, куда это мы в таком нарядном виде шествуем.

— Смотри учись хорошо! — напутствуют меня женщины. — Да ни с какими бандитами там не связывайся, слышишь?!

Все они непоколебимо уверены, что каждый город — неважно, большой или маленький, — кишмя кишит бандитами.

Ну вот, надо же, и мать Соньки тут как тут. А я-то надеялся, что хотя бы сегодня без нее обойдется. Да разве от такой куда денешься?

— Ой, зятек мой дорогой, на кого же ты нас покидаешь?

Делает вид, что горюет, а сама аж трясется от смеха. Рада-радешенька, что меня в краску вогнала. Чего это она ко мне привязалась с этим зятем? И без нее ребята прохода не дают. Чуть что, так сразу крик поднимают: «Зятек! Зятек!..»

Нет, все-таки придется Соньку отлупить. Так ей поддать, чтобы и она, а главное, ее мать навсегда от меня отцепилась.

На мое счастье, вот и конец улицы. Село позади, впереди лес. Огромные сосны одна перед другой тянутся, аж на цыпочки встают, чтобы со мной попрощаться.

Мама останавливается и говорит Сергейке:

— Ну, проводил брата — теперь можешь возвращаться домой.

Но Сергейка, который до сих пор плелся за нами, как на убой, идти домой уже никак не хочет.

— Ты же устанешь!

— Не устану.

Стоит, упрямо выставив вперед лоб, словно бычок. Я очень хорошо знаю: пусть теперь мама ругает, даже пусть побьет, он все равно пойдет следом за нами.

— Ладно, — не выдерживает характера мама. Ей, милой нашей маме, не хочется в такой день портить настроение ни нам, ни себе. — Проводишь нас и сейчас же домой… Только смотри мне, чтобы все было в порядке. А я тебе гостинцев привезу…

Сергейка согласно кивает головой. Я немного отстаю от мамы и иду рядом с братишкой.

— Что это у тебя?

Брат поглубже засовывает дощечку в штаны.

— Пугач, — тихонько отвечает так, чтобы мама не услышала. Наша мама, надо сказать, принципиально против любого оружия. В особенности если оно попадает в наши руки.

— А где ты трубку возьмешь?

— Ванько обещал. Во-от такую… Целая горсть спичечных головок влезет!