Снимая маски псевдонимов - [18]

Казалось, что летят сквозные вереницы

Туда, куда бредем без устали и мы.

И был я приобщен к одной звериной тайне:

Повсюду твой приют и твой родимый дом,

И вечен только путь, и вечно лишь скитанье,

И сирые хвалы на поле под кустом…

«Вечный мальчик седеет душой …»

Вечный мальчик седеет душой —

И бредет сквозь страданье и сон…

— Я из мира еще не ушел, —

Говорит мне страдальчески он. —

Я еще притаился во мгле,

Где собачьи мерцают глаза,

И мне столько же, мальчику, лет,

Сколько было полвека назад.

Я еще побираюсь, кляня

Тех, кто сытые ест калачи…

Подзаборный котенок меня

Окликает в голодной ночи.

Я еще не забыл про отца,

Не расстался с сокрытой слезой…

По замирной стезе мертвеца

Он ведет меня в ад за собой.

— Впрочем, — он говорит, — выбирай,

И по смерти не равны харчи…

Если хочешь, ступай себе в рай

И господние жри калачи…

«Это самая страшная тайна на свете…»

Это самая страшная тайна на свете

И она нестерпима для доброго взгляда:

Из греховных глубин появляются дети,

Появляются злобные выходцы ада.

Появляются дети — убийцы и воры,

Сутенеры, картежники и наркоманы, —

И пылают мамаш восхищенные взоры,

И папаши от радости бьют в барабаны…

«А ты забыл, что у тебя есть дом…»

А ты забыл, что у тебя есть дом

С его святою гордой нищетою,

Где даже кошка занята трудом

И точит когти с детской простотою.

В том доме бьются кроткие сердца

И утихает будняя тревога,

И чист и безнадежен взор отца —

Уж он-то знает все секреты Бога…

Он знает все, что позже будет с ним

И всеми обитателями дома,

Когда, господним промыслом храним,

Он вдруг воспламенится, как солома.

«Я напрасно молил о спасенье…»

Я напрасно молил о спасенье…

На мои бесконечные вопли

Отзывались лишь кошки в России,

А потом эти кошки издохли.

Уцелевшая старая кошка,

Я гляжу на помойную свалку,

Где и я пировал так роскошно

И обнюхивал мертвую галку.

…Был и я в этом мире не лишним,

Потому-то и верил я сказкам,

Потому-то и был я Всевышним

По — особому как-то обласкан.

Так ласкают детей обреченных

Сердобольные пальцы монахинь,

И на лбах их сухих и прощенных

Догорают последние страхи.

Блаженный

Как мужик с топором, побреду я по Божьему небу.

А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер

Благодати моей — сатане-куманьку на потребу…

Вот зачем мужику, вот зачем старику мне топор!

Проберется бочком да состроит умильную рожу:

«Я — де тоже святой, я-де тоже добра захотел…»

Вот тогда-то его я топориком и огорошу —

По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.

Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,

Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,

Чтоб казался Христом казначей сатанинский — Иуда,

Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь…

А еще ты хотел, чтобы кланялись все понемногу

Незаметно, тишком — куманьку твоему сатане,

И уж так получалось, что молишься Господу Богу,

А на деле — псалом запеваешь распутной жене…

Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,

Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,

Чтобы дух — искуситель Христовых небес не тревожил,

Коли бес, так уж бес, коли Бог — так воистину Бог…

«У женщин не стареют голоса, …»

У женщин не стареют голоса, —

Или с тобой одной такое чудо?..

Откуда этот голос?.. Ниоткуда.

Но почему он свежий, как роса?

Мы столько лет не виделись с тобой,

Что впору говорить не о разлуке —

О смерти… Но растут из смерти звуки,

И даже звук становится судьбой…

«— Ослик Христов, терпеливый до трепета…»

— Ослик Христов, терпеливый до трепета,

Что ты прядешь беспокойно ушами?

Где та лужайка и синее небо то,

Что по Писанью тебе обещали?..

— Я побреду каменистыми тропами,

В кровь изотру на уступах колени,

Только бы, люди, Христа вы не трогали,

Всадника горестного пожалели…

Кроток мой всадник — и я увезу его

В синие горы, в мираж без возврата,

Чтобы его не настигло безумие,

Ваша его не настигла расплата.

*

— Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,

Дума твоя — как слеза на реснице,

Что же тебя на дороге измучило,

Сон ли тебе окровавленный снится?..

— Люди, молю: не губите Спасителя,

На душу грех не берите вселенский,

Лучше меня, образину, распните вы,

Ревом потешу я вас деревенским.

Лучше меня вы оплюйте, замучайте,

Лучше казните публично осла вы,

Я посмеюсь над своей невезучестью

Пастью оскаленной, пастью кровавой…

*

— Господи, вот я, ослино-выносливый,

И терпеливый, и вечно-усталый, —

Сколько я лет твоим маленьким осликом

Перемогаюсь, ступая по скалам?..

Выслушай, Господи, просьбу ослиную:

Езди на мне до скончания века

И не побрезгуй покорной скотиною

В образе праведного человека.

Сердце мое безгранично доверчиво,

Вот отчего мне порою так слепо

Хочется корма нездешнего вечности,

Хочется хлеба и хочется неба.

«В эту землю хотел бы сойти я живым…»

В эту землю хотел бы сойти я живым,

Я бы плыл под землей, как плывут океаном,

Созерцая глубокие корни травы

И дыша чем-то диким, и вольным, и пьяным.

Я бы плыл под землею в неведомой мгле,

Узнавал мертвецов неподвижные лица,

Тех, кто были живыми со мной на земле,

С кем тревогой своей я спешил поделиться.

Я бы плыл под землею, тревожно дыша,

Уходил в ее недра и тайные глуби,

Ибо только земное приемлет душа,

Ибо только земное душа моя любит.

«Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком…»

Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком

Жил бы я век и слезами кропил свою норку,