Снежинка - [63]

— Хлебом.

— Понятно. — сказал он, садясь. — Спасибо.

Я протянула ему поднос. Дядя выглядел смущенным.

— Слушай, Дебс, я не имел в виду...

— Я не хочу об этом говорить, — перебила я.

Он посмотрел на тарелку с едой.

— Выглядит аппетитно.

— Нечего разыгрывать удивление.

— Ну, я и правда удивлен. Слушай, который час?

— Дули придет подоить с Марком. Я ему уже позвонила.

Он посмотрел на меня.

— Я сказала, что у тебя похмелье.

— Я отлично себя чувствую.

— Ты нездоров.

— Я отлично себя чувствую.

— Я запишу тебя к врачу.

— К кому, к Скелетору? — спросил он с полным ртом.

Наша местная терапевт настолько тощая, что мы все подозреваем у нее анорексию.

— Может, она просто худая от природы.

— Она живой мертвец. Я не пойду к этому мешку с костями. Она даже о себе позаботиться не в состоянии.

— Ну, я все равно тебя запишу.

— Валяй.

Дядя молча доел завтрак. Я открыла ноутбук и забила в Гугл всплывшее в памяти имя. Найдя, что искала, я повернула экран к Билли.

Он взял у меня компьютер. Я забрала его тарелку и оставила его наедине с галереей снежинок.

— Где ты их нашла? — спросил он.

— Один мужик продавал их фотографии в Торговом пассаже на Джордж-стрит. Я взяла у него визитку.

— Какая красота!

— Как стеклянные, правда?

— Полвека назад мы высадились на Лучу. Мы умеем менять гены и клонировать овец, но до сих пор не знаем, как растут снежинки. Они совершенны. — Билли закрыл ноутбук и выглянул в окно. — Помню день, когда ты родилась. Ты была так совершенна, что я чувствовал, будто даже смотреть на тебя недостоин. Это был самый счастливый день в моей жизни. И я этого не ожидал. Ни капли не предвидел. Стишком злился на Мейв за то, что она залетела. А потом появилась ты. Крошечное розовое чудо. Само совершенство. Я не хотел, чтобы мир тебя испортил.

— Ну, сейчас это все-таки случилось.

— Я не то имел в виду, — сказал он.

— Билли, ты не можешь контролировать все, что со мной происходит.

— Я знаю.

— Мне так не кажется. Ты слишком долго напрягал нервы. Ты вечно заботишься о нас с мамой, но забываешь о себе.

— Брехня все это, Дебс.

— Ничего не брехня. Ты живешь в этом сраном трейлере почти без отопления и напиваешься до чертиков. Почему ты себя не бережешь?

— Потому что я убил свою маму, — вполголоса произнес он.

— Это был несчастный случай.

— Всю свою жизнь я пытался это исправить... но понимал, что все напрасно. Я просто ждал, когда произойдет очередное несчастье.

Я обняла его и позволила выплакаться в моих объятиях. Его рыдания сотрясали кровать и меня. Он плакал, пока моя одежда не промокла от слез. Я дала ему салфетку и, когда он вытер глаза, увидела маленького мальчика, который хотел помочь своей маме уснуть.

Кабинет редкостей

Одри прилежно конспектировала каждое мое слово. Пока я рассказывала ей, как все прошло с Билли, она вовсю строчила в записной книжке. Когда я уже умолкла, она какое-то время продолжала писать, а потом подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

— Мне нужно делать записи, чтобы ничего не забыть. Было бы здорово, если бы моя память была более склонна к накопительству, но она упорно все выбрасывает.

Мне хотелось спросить Одри, с чего она взяла, что ведение заметок про мои разговоры с Билли ей каким-то образом поможет.

— В общем, к врачу он идти отказывается, — продолжала я. — Я записала его и сказала ему, что заставлю его пойти, но этого не будет.

— Зато снежинки ему вроде бы понравились.

— Да, тут мне повезло.

— По-моему, ты на верном пути. — Одри встала с кресла и подошла к барному шкафу. Достав с полки винную бутылку, она протянула ее мне. Бутылка была пуста, не считая крошечного рояля с партитурой и дамы с серебристыми волосами.

— О господи! — вырвалось у меня. — Это же вы!

— Да. У меня много свободного времени.

Я встала, подошла к шкафу и достала еще несколько бутылок. В каждой из них были разные композиции: еще одна крошечная женщина с серебристыми волосами, сидящая в кресле и занятая вязанием, миниатюрное стихотворение Леонарда Коэна на пюпитре, крошечные фигуристы, кружащие среди зимней сказки. Некоторые бутылки были доверху наполнены перьями, маргаритками, бабочками и ракушками.

— Потрясающе, — сказала я.

— Бросив пить, я заскучала по своему барному шкафу. Мне не хватало привычного ритуала — хотелось достать бутылку вина, откупорить ее и налить себе бокал. Это помогало мне снять напряжение. Шкаф опустел, но на него было грустно смотреть, все равно что на стоячий гроб. Поэтому я вместе с другими пенсионерами стала ездить в город на вечерние курсы по сборке кораблей в бутылке. Кораблями я никогда не увлекалась, так что решила заменить их тем, что мне нравится. Я называю этот шкаф своим кабинетом редкостей.

— Он обалденный, — ответила я, рассматривая разномастные бутылки.

— Приходилось спорить с внутренним голосом, который называл меня жалким ничтожеством и напоминал, что было бы куда проще использовать шкаф по прямому назначению. Выпивка позволяла мне жалеть и щадить себя. Мне было трудно расслабиться без бокала или бутылки вина. Я до сих пор этому учусь. Но на самом деле выпивка не позволяла мне почувствовать вкус жизни. Она делала меня вялой, вредной, легкомысленной или заторможенной. Я пила столько, что совсем потеряла способность на чем-либо сосредоточиться. — Одри достала бутылку, в которой фигурки отца и дочери показывали на сидящую на дереве птицу. — Мама умерла, когда мне было десять лет. Когда мы навещали ее на кладбище, прилетала малиновка и садилась на надгробие. Иногда папа брал меня наблюдать за птицами. Стоило мне увидеть малиновку