Снежинка - [34]

Еда в холодильнике начала портиться. Я выбросила помидоры и обросшую бородой голубику. Картошка в задней прихожей отрастила щупальца. У Билли хватало соображения не приходить на ужин. Он заруливал в паб. и Ширли делала ему сэндвичи. Он предложил мне присоединиться. Я устроила ему разнос. Дойкой я занималась больше, чем когда-либо. Я притворялась, что меня это бесит, но каждый выход из дома был облегчением.

В колледже началась неделя чтения. Я чувствовала себя виноватой: вместо того, чтобы читать, я листала Фейсбук, искала фото с лыжных прогулок и ужинов под открытым небом на итальянских виллах. Ксанта была в йога-лагере в Непале. Она без конца присылала мне фотки, на которых стоит на голове и медитирует на вершине горы. Интересно, кто все это снимает. Она постила в инстаграмных сториз изречения о любви к себе и мотивирующие цитаты. О Джеймсе я ей не рассказывала. Я все еще не могла в это поверить. И не хотела разводить на его смерти собственную личную драму.

Ксанта писала:

«Дебс! Медитации изменили мою жизнь. Тебе тоже надо попробовать у себя на ферме.»

Я набрала в ответ:

«Я годами медитирую на ферме. Мы называем это дойкой.»

Каждый раз, как я входила в комнату, мама вздрагивала. Чтобы не пугать ее, я всякий раз пыталась обозначать свое присутствие, преувеличивая каждое движение и топая, как на сцене. Когда это не срабатывало, я принималась мурлыкать мелодию из «Большого побега». И воображала, будто это действует, пока не поняла, что она вообще перестала меня замечать.

Я заваривала ей чай и приносила сигареты. Наливала белого вина, надеясь выманить ее из транса, но она к нему не притрагивалась. Людям все еще было неловко о ней спрашивать, но к тому моменту, когда пройдет достаточно времени, я приготовила ответ. «Она справляется», — скажу я и не совру. Она справляется, дымя сигаретами и вырывая полоски картона из детской книжки-раскладушки. Она отодрала со страницы целую гусеницу и разорвала ее на клочки, с которыми все еще продолжает играть, но это лучше, чем ничего.

Я опустилась на колени рядом с мамой, чтобы подать ей ужин, надеясь поймать ее взгляд и мечтая, чтобы она что-нибудь сказала. Она затянулась сигаретой и посмотрела сквозь меня.

Потом выпустила облако дыма мне в лицо.

— Ты кто?

— Дебби, мам. Я Дебби.

Она покачала головой.

— Кто?

* * *

Я говорила себе, что вызову врача, когда она перестанет есть пюре, которое я готовила ей из моркови и картошки с молоком и сливочным маслом. Когда она перестала есть сама, я пообещала себе, что позвоню врачу, когда она не сможет глотать. После того как она начала мочиться под себя, я даже набрала номер, но нажала на «отбой», прежде чем успели снять трубку. У меня не было слов, чтобы объяснить, что с ней не так.

Лестница

Этот стук я принимала за пульс, отдающийся в ушах, пока не выбралась из постели. Ритмичный звук стал громче. Он доносился с лестничной площадки. Голова у меня онемела. Хотелось одного — снова залезть под одеяло и заглушить удары, но они уже были у меня внутри. Промежутки тишины между ними становились длиннее. Каждый раз. как мне казалось, что все закончилось, раздавался новый.

Я открыла дверь спальни и на цыпочках вышла на площадку. Мама мешком лежала у подножия лестницы, волосы рассыпались по нижней ступеньке. Она подняла голову: взгляд не выражал ничего, кроме покорности ритму того, что она делала, сжатые зубы напоминали сломанные надгробия, щербатые и желтые, тонущие в болоте крови. Она опустила глаза, чтобы убедиться, что зубы находятся вровень с краем второй ступеньки. Развалины рта изготовились к удару, и она обрушила его со всей силы.

Я успела сбежать по лестнице, чтобы не дать ей сделать это еще раз. Обхватив руками мамину голову, я подняла ее за подбородок. Вывороченные губы, воспаленные, испещренные синими венами, кровили, словно сырая рыба, один передний зуб откололся, другой выпал, оставив алую дыру в десне. Из-под голых век струились слезы. Ресниц и бровей не осталось, вырывать было нечего, но она принялась выдирать пряди волос.

Я силой опустила ее руку и погладила ладонь. На ее макушке зияла лысина, мягкая и беззащитная, как младенческий родничок. На меня уставились крошечные дырочки в коже. Что делать?

От потной вони перехватывало горло. Я оторвала ее от пола и потащила вверх по лестнице. Попыталась взвалить ее на спину, но она не держалась за мою шею. Я то и дело теряла равновесие. Она сползла вниз по стене, я пыталась ее поднять, но мне не хватило сил. Она все время падала.

В конце концов мы добрались до ванной. Я усадила ее на пол, прислонив к стенке ванны. Ее голова упала на грудь и болталась из стороны в сторону. Я стянула с мамы штаны. Промежность была покрыта кровавой коркой, с лобковых волос свисали сгустки засохшей менструальной крови, она спеклась и отшелушивалась кусками. Я стала состригать волосы маникюрными ножницами и собирать их, чтобы выбросить в мусор. Мама раз за разом выплевывала салфетку, которую я совала ей в рот, чтобы остановить кровотечение. Из носа у нее тоже пошла кровь. Едва я дотронулась до него, она вздрогнула.

Когда приехала скорая, вежливые мужчины стали задавать вопросы. Я им сказала, что она упала с лестницы. Мне было плевать, что они мне не верят и обращаются напрямую к матери, как будто ей не все равно, что с ней происходит.