Снег в пустыне - [12]

Что значит ожог или шрам! Дружинники гордились росписью стали на могучем теле, наверное, не меньше, чем нынешний хозяин гордится своими, ведь войны везде одинаковы. Юноши хвастались отметинами с охоты, споря, чья добыча была свирепее… Он не был одним из них, но понимал. Он видел кузнецов, опаленных жаром горна, видел шрамы и язвы болезней и вместе со всеми молился о милости Божией и смирении перед ней… Он видел увечья вернувшихся из плена, — не было правды в тавре на его бедре!

Не всякий на корове или лошади клеймо ставил, а он человек…

Но когда хозяин передвинулся — Атия лишь послушно и широко раздвинул ноги, вспомнив, что он отныне.

Часом позже, стоя с чашей в руке, мужчина хмуро наблюдал за своим наложником, который позаботившись о хозяине, теперь неловко и торопливо вытирал себя. От приподнятого благодушного настроя не осталось и следа, и вернувшаяся досада была вызвана даже не тем, что движениям мальчика не хватало привычной отточенной грации, которую продемонстрировал бы на его месте любой раб из сераля. Раб обязан доставлять удовольствие своему господину каждым жестом и каждым своим вздохом… Приснопамятный Аман так вообще как-то ухитрялся изловчиться и не позволял себе оскорбить господина и повелителя подобным зрелищем. А даже опустись до этого — можно быть уверенным, исполнил бы процедуру так, что райские гурии и раджастанские апсары при виде него — хором рвали бы на себе волосы от бессильной зависти, царапая щеки от стыда!

Однако Фоад сказал правду, от Атии ему того не требовалось. Все это ему, не утруждая его усилиями и не раздражая задержкой, могли дать другие, а очарование и влекущая прелесть мальчика заключалась совсем в ином. Нет, не напряженной скованностью невольника было вызвано недовольство господина Аббаса. Он получил ровно то, что и было сказано, ни единым словом не обманул его досточтимымый Гамал Фирод! А честность Аббас Фатхи аль Фоад ценил высоко.

С подарком не тянуло расставаться, и в целом, поведение наложника нареканий не вызывало: мальчишка не бунтовал и не пытался убежать… Побег — глупость, конечно, но от необученного ничему дикареныша-пленника можно было ожидать и такого!

Все же, отборная золотоволосая жемчужина с лазурной бездной вместо глаз не обременил евнухов и не злил хозяина истериками и причитаниями. Он молча выслушивал очередное обращенное к нему требование и так же молча следовал ему. Иной раз не то что слова, вздоха от него не удавалось получить!

Сама покорность и послушание. И это тоже вполне устраивало мужчину, но раньше от мальчишки можно было добиться хоть какой-то реакции!

Никто не ждал вулкана страсти, никто не требовал подобного… Наоборот, то, что на тонком юном личике он видел отражение всех мыслей и чувств, бродивших по хорошенькой солнечной головке в тот момент — было самым острейшим наслаждением.

Страх, замешательство, растерянность — само собой! Есть блюда сладкие, есть блюда острые, есть фрукты, освежающие своим соком… Но… Ах, это самое «но»! Мужчине не требовалось усилий, чтобы заметить очевидное. Его наложник был мягче шелка на ложе, юное тело стелилось под ним — красивым покрывалом с непревзойденным узором!!!

…Ресницы укутывали отведенный взгляд непреодолимой занавесью. Никогда белые руки не опускались крылами на его плечи, а лежали безвольно на постели, изредка комкая простынь. Стройные бедра раздвигались под натиском и готовое отверстие принимало набухший кровью мужской орган… После Атия поднимался, обтирал господина, себя и замирал снова.

Как и сейчас. Как будто маленькая блестящая рыбка уходила на глубину, где ее не достанет ни один гарпун и никакая сеть…

— Атия!

Мальчик, предсказуемо вздрогнул и застыл.

— Иди сюда…

Наложник так же предсказуемо приблизился.

Мужчина сел на оттоманку и слегка раздвинул ноги, полы халата разошлись:

— Ближе!

Атия исполнил команду, опускаясь меж широко раздвинутых коленей.

— Чего ты ждешь? — резко бросил Фоад, смотря на светлую макушку и запутавшиеся в прядях волос украшения.

— Вашего приказа, господин…

Господин удивленно вскинул брови. Что за смиренная дерзость!!!

Она возбуждала лучше любого снадобья:

— Тогда слушай: я хочу, чтобы ты удивил меня. Открой свои розовые нежные губки, как раковина открывает свои створки… Тебе дан язык, используй его, чтобы я остался доволен. Старайся — я прощу неопытность, но не нерадивость!

Мальчик замер и медленно недоверчиво поднял голову…

— В рот! — Фоад недвусмысленно двинул бедрами навстречу.

С минуту Атия просто смотрел на него своими невероятными глубокими глазами…

И тихо выдавил:

— Я не умею…

— Пробуй!

Мальчик не шевелился. Полувозбужденный член навис у самого лица, он мог пересчитать каждый волосок на тяжелых яйцах и вокруг…

— Нет… — Атия сам не мог бы сказать, почему и как у него получилось выговорить это.

Его отшвырнуло пинком.

— Ты наказан, — раздался спокойный голос хозяина. — Запомни.

Бойтесь, если вдруг ваше горячее желание исполняется само по себе! Еще не известно, чем эти поддавки обернутся в последствии и какими именно последствиями для неосторожного желающего!

Аман не смог узнать как удалось этой помеси пиявки и слизня, прочно обосновавшейся на ложе их господина, так рассердить мужчину, но гнев был сильным. Крики охрипшего мальчишки под палками, «ласкающими» его пятки, и мучения ненавистного соперника, подвешенного на самом солнцепеке в назидание остальным — усладили слух и потешили уязвленное самолюбие, позволив рассуждать уже с холодной головой.