Снег - [143]

– Мне сказать Кадифе, что это ваше с отцом желание, чтобы она не выходила на сцену, или желание Ладживерта?

– Желание Ладживерта.

– Почему? – спросил Ка.

– Потому что Кадифе очень любит Ладживерта. Ты идешь туда для того, чтобы защитить от опасности мою сестру. Забудь ревность к Ладживерту.

– Если смогу.

– Мы будем очень счастливы в Германии, – сказала Ипек. Она обвила руками шею Ка. – Скажи мне, в какой кинотеатр мы пойдем.

– В Музее кино есть кинотеатр, где по субботам поздно вечером показывают классические американские фильмы без дубляжа, – сказал Ка. – Мы пойдем туда. А перед тем как пойти туда, в закусочной у вокзала мы съедим денер или сладкие маринованные фрукты. А после кинотеатра будем развлекаться дома, переключая каналы телевизора. А потом займемся любовью. Моего пособия и заработанных на встречах с читателями новой книги денег хватит нам двоим, и поэтому нам не останется ничего, кроме как любить друг друга.

Ипек спросила у него, как называется книга. Ка сказал.

– Красиво, – сказала он. – Давай, милый, иди уже, или мой отец опять будет волноваться и сам отправится туда.

Ка, надев пальто, обнял Ипек.

– Я уже не боюсь, – соврал он. – Но на всякий случай, если произойдет какое-нибудь недоразумение, я буду ждать тебя на первом поезде, который отправится из города.

– Если я смогу выбраться из этой комнаты, – улыбнулась Ипек.

– Смотри в окно, пока я не скроюсь за углом, ладно?

– Ладно.

– Я очень боюсь, что больше не увижу тебя, – сказал Ка, закрывая дверь.

Он закрыл дверь на ключ и положил его в карман пальто.

На улице он отправил двух солдат-охранников вперед, чтобы иметь возможность спокойно оборачиваться и смотреть в окно, где была Ипек. Он увидел, что Ипек смотрит на него, не двигаясь, из окна номера 203 на втором этаже отеля «Кар-палас». На ее плечи медового цвета, дрожавшие от холода в бархатном платье, падал желтоватый свет маленькой настольной лампы, который Ка больше никогда не забудет и воспоминание о котором в оставшиеся четыре года своей жизни будет связывать со счастьем. Ка больше никогда не видел Ипек.

40 Шпионить на две стороны, должно быть, трудно

Неоконченная глава

Когда Ка шел к Национальному театру, улицы опустели и все ставни, кроме одной-двух закусочных, были закрыты. Последние клиенты чайных все еще не могли оторвать глаз от телевизора, поднимаясь со своих мест в конце длинного дня, который они провели за чаем и сигаретами. Ка увидел перед Национальным театром три полицейские машины с включенными мигалками и тень танка под дикой маслиной в конце одной круто уходящей вниз улицы. Вечером подморозило, но с сосулек, свисавших с карнизов, капала вода. Проходя под кабелем для прямой трансляции, натянутым над проспектом Ататюрка с одной стороны на другую, и входя в здание, он сжимал в кулаке ключ у себя в кармане.

Солдаты и полицейские, аккуратно выстроившиеся вдоль стен пустого зала, слушали отзвуки репетиции на сцене. Ка сел в одно из кресел и стал слушать отчетливо звучавшие реплики громкоголосого Суная, нерешительные и слабые ответы Кадифе с покрытой головой, слова Фунды Эсер («Кадифе, милая, говори искренней!»), которая то и дело вмешивалась в репетицию, размещая декорации на сцене (дерево, туалетный столик с зеркалом).

Пока Фунда Эсер и Кадифе репетировали одну из сцен, Сунай, увидевший огонек сигареты Ка, подошел и сел рядом с ним.

– Это самые счастливые часы моей жизни, – сказал он. От него пахло ракы, но он вовсе не был пьяным. – Сколько бы мы ни репетировали, на сцене проявится именно то, что мы будем чувствовать в тот момент. А вообще у Кадифе талант к импровизации.

– Я принес ей сообщение от отца и амулет от сглаза, – сказал Ка. – Я могу где-нибудь в сторонке поговорить с ней?

– Мы заметили, что в какой-то момент ты избавился от своей охраны и исчез. Снега тают, железнодорожные пути вот-вот откроются. Но до этого мы покажем наш спектакль, – сказал Сунай. – Ладживерт, по крайней мере, в хорошем месте спрятался? – спросил он улыбнувшись.

– Я не знаю.

Сунай, сказав, что пришлет Кадифе, ушел и присоединился к репетиции на сцене. В тот же миг загорелись прожектора. Ка почувствовал сильное притяжение между тремя людьми на сцене. Ка напугало, что Кадифе со своим платком на голове столь быстро проникла внутрь этого замкнутого мира. Он почувствовал, что, если бы голова у нее была открытой, если бы она не носила один из этих отвратительных плащей, которые носят религиозные девушки, если бы она надела юбку, которая хоть немного открыла бы ее ноги, как у сестры, он чувствовал бы большую расположенность к Кадифе, и, когда она спустилась со сцены и села рядом с ним, в какой-то миг он понял, почему Ладживерт бросил Ипек и влюбился в нее.

– Кадифе, я видел Ладживерта. Его отпустили, и он кое-где спрятался. Он не хочет, чтобы ты сегодня вечером выходила на сцену и открывала голову. Он просил передать тебе письмо.

Кадифе, не скрываясь, открыла и прочитала письмо, которое протянул ей Ка из-под полы, чтобы не привлекать внимание Суная, так, словно давал списать на экзамене. Она прочитала еще раз и усмехнулась.

Потом Ка увидел в разгневанных глазах Кадифе слезы.