Снайпер Великой Отечественной - [89]

Преследуя по пятам немцев, мы подошли вплотную к поселку, и здесь разгорелась короткая схватка. Она была самой жестокой из всех, в которых мне довелось участвовать за годы войны. Мы озверели от ненависти, а гитлеровцы, зажатые нашими войсками с трех сторон, дрались с лютой яростью обреченных. Они сами пристреливали своих раненых, кончали самоубийством, чтобы не попасть к нам в плен. Те, которые нами были взяты, умирая от смертельных ран, стонали и просили помощи по-русски.

– Кто они? Что это за страшные люди? – спрашивал Найденов, глядя в лица умирающих солдат, одетых в гитлеровские шинели.

Это оказались власовцы!

* * *

Полки 109-й дивизии до полной темноты преследовали отступавшего противника. Батальон майора Круглова остановился на подходе к реке Салке лишь для того, чтобы заслушать приказ Верховного главнокомандования, обращенный к войскам Ленинградского и Волховского фронтов. Слушая приказ, я мысленно представил себе ликование ленинградцев. Солдаты и коман-диры ловили каждое слово затаив дыхание, боясь переступить с ноги на ногу, чтобы не нарушить эту торжественную минуту.

Как скрыть радость, когда она наполняет сердце, освещает лица людей, как утренний солнечный луч? Она снимает усталость с плеч солдата, воодушевляет его на новые ратные дела.

Ночью к нам пришло подкрепление. Возвратился из госпиталя и пулеметчик Максим Максимович Максимов. Мы наперебой просили его рассказать о Ленинграде: как теперь живет город? Видел ли он первый салют?

– Невозможно, братцы мои, передать словами, что я в этот день видел на улицах города. Люди, не знавшие друг друга, обнимались, плакали, смеялись, а нас, солдат, ну просто душили, обнимая. Одна пожилая женщина обняла меня и сквозь слезы говорит: «Сынок, я не только тебя обнимаю на радостях, а всю нашу армию, спасибо ей». И надо же случиться такому со мной – ведь в жизни не плакал, а тут, на вот тебе, на глазах у людей разнюнился. Я глотаю слезы, а женщина сухонькой рукой гладит меня по плечу, словно мальчугана, и говорит: «А ты, соколик, не глотай слезы, хватит. Мы их понаглотались, а теперь можно порадоваться от души». Не знаю, чьи руки насовали мне в карманы шинели папирос, спичек, плиток шоколаду, конфет. За пазухой, не помню как, оказалась бутылка русской горькой и вот эти шерстяные варежки. Да вот еще, смотрите, нашел в кармане новую трубку. Верно, дядька какой-нибудь догадался сунуть… Это кстати. – Максимов закурил трубку, оглядел нас и продолжал: – А как только прогремел первый залп салюта, тут люди вовсе ошалели: кричали, плясали, протягивали руки к небу, где рассыпались разноцветные ракеты. Первый раз в жизни довелось видеть такую большую человеческую радость…[43] – Максимов умолк. Он внимательно осмотрел слушающих, ища кого-то глазами, затем толкнул меня локтем: – Осип, а где Зина? У меня для нее есть подарочек.

Я стоял молча, опустив голову. Максимов хотел что-то сказать, но только потоптался на одном месте, как будто вспоминая, куда ему идти, махнул рукой и, не глядя ни на кого из товарищей, торопливо зашагал к своему пулемету…

На рассвете 29 января батальон майора Круглова напрямик по заснеженному полю подошел к берегу знакомой нам по сорок первому году реке Салке. На нашем пути в кустарниках, в лощинах, у насыпи железной дороги, где только можно было укрыться от глаз врага, стояли пушки, танки, транспортеры. Под мостом железной дороги стояли две «катюши».

Взошло солнце. Перед глазами лежала панорама, знакомая по боям, которые мы вели в этих местах в 41-м году. Только тогда было лето, а сейчас зима, тогда мы отступали, а сейчас сурово караем врага. Из-за вершин леса, поблескивая в лучах солнца голубизной лака, вылетали одна за другой эскадрильи краснозвездных бомбардировщиков, а над ними высоко в чистом небе, словно пчелки, шныряли по сторонам истребители; воздух наполнился мощным рокотом моторов. Это звучало как грозный голос возмездия – справедливой кары за все злодеяния врага. Позади нас работали моторы танков. Самоходные пушки приподняли стволы, как бы обнюхивая воздух. «Катюши» выровняли свои стрельчатые «заборы», направив их в сторону селения Ополье. При виде такой грозной боевой техники, возбужденных лиц лежащих рядом товарищей боевой азарт, как невидимый огонь, загорался в крови.

Батальон майора Круглова под прикрытием танков и самоходок уничтожил жиденькое прикрытие левого фланга немцев, обошел с запада опорный пункт противника в Ополье, оседлал перекресток шоссейной и грунтовой дорог и закрыл противнику путь отступления к берегам реки Луги и к городу Кингисеппу. В трех километрах восточнее нас горело Ополье. Там танки, авиация и полки 109-й дивизии добивали зажатых с трех сторон гитлеровцев.

– Что же это мы, товарищ командир роты, со стороны любуемся, как наши товарищи дерутся? – обратился Максимов к Романову.

– Не бойся, Максимыч, без нас не обойдется.

Вдали от Кингисеппа на шоссейной дороге появились и стали приближаться две черные точки – немецкие мотоциклисты. Лейтенант Романов приказал мне и Бодрову заменить снайперские винтовки трофейными автоматами, закрыть на дороге шлагбаум, а остальным – укрыться.