Смысл жизни человека: от истории к вечности - [95]

Истина, рассматриваемая в контексте жизненной значимости, неизбежно становится ценностью: то, что является истинным, является и ценным. Это особенно очевидно в отношении к вопросу о смысле жизни. Его истинностный и ценностный аспекты и не сливаются, не подменяет друг друга и, в то же время неразрывно связаны до полного совпадения: здесь приходят на ум аристотелевы «выпуклая и вогнутая стороны кривой» – предтеча гораздо более позднего «гештальта» психологов.

«Выпуклость» или «вогнутость» могут быть усмотрены только в широком контекстуальном поле, простирающимся «вправо» и «влево» от «кривой». Чистая рефлексия смысложизненной проблематики такой широты и конкретики не дает, поэтому она должна быть «нагружена» органичным для нее содержанием, взятым на уровне, на котором оно представлено наиболее концентрированно. На наш взгляд, это нравственный смысл жизни, или вершинная проблема этики.

В отличие от естественных, а, определенной мере, и от других гуманитарных наук, этика не только содержит в себе ценностные основания и принципы (что обусловлено аксиологической предзаданностью морали),584 но и целенаправленно «выращивает» их на когнитивной почве. В этом смысле философская этика представляет собой жизнеучение, а не только, допустим, анализ языковых вариаций морального сознания. Когда человек рассматривает и оценивает этически значимый поступок, он исходит из должного как возможного, которое, в этом смысле, есть и даже не может не быть. Ценностно должное в его императивном наклонении и в контексте возможности есть само сущее морали.

Когнитивное и ценностное тем более совпадают в смысложизненной проблематике, конкретно совмещающей ответы на знаменитые вопросы И. Канта: «Что я могу знать?», «Что я должен делать?», «На что я имею право надеяться?» и, как базовый, «Что есть человек?». Последний вопрос относится к человеку как существу целостному, и знающему и оценивающему.

Ценностный план морали так или иначе обнаруживается во всех теоретических (описательных и объяснительных) подходах к ее происхождению и механизмам действия: понимается ли мораль как способ специфического познания или регуляции поведения, рестриктивные (запретительные) или побудительные тенденции в ней выделяются как базовые, идет ли речь о деонтологической или консеквенциалистской морали… Такая неотъемлемость ценностного плана морали в ее когнитивном отражении не может быть случайностью. Сплетенность теоретического и нормативного компонентов этики обусловливается метафизически основательным фактом корреспонденции познания (и утверждения) с предметом познания. Аспект значения и нормативности имплицитно (внутренне) присутствует при любой трактовке истинности, будь то теория адекватности познания предмету, теория когеренции (с критерием непротиворечивости включения нового знания или высказывания в структуру имеющегося достоверного знания) или теория консенсуса – соглашения, относительно знания компетентных лиц.

В метафизическом горизонте философского исследования различают истину логическую и онтическую: «Логическая истина присуща акту познания, …онтическая истина, напротив, есть свойство, присущее самому сущему…есть условие возможности логической истины.585

В аспекте этой дистинкции, перерастающей рамки «чистой» гносеологии, австрийский философ интерпретирует Канта: «Научная картина мира (своего времени) низводится Кантом к голому явлению «для меня», тогда как нравственные поступки исполняются в «самом по себе» сущем, истинно «интеллигибельном мире». Этим Кант по-своему подтверждает, что все сущее «само по себе» интеллигибельно, следовательно, онтически истинно, хотя «для нас» оно есть предмет не теоретического познания, а лишь практической веры».586

Корреспондирование (любого рода) с онтической истиной есть, одновременно, акт означивания: «То, что есть поистине, имеет безусловную значимость и находится поэтому в неограниченном горизонте значимости – в отношении ко всему, что вообще есть, и для всех открытых бытию, т.е. способных к истине (разумных) существ».587

Менее всего очевидна связь моральной истинности и ценностности в тех трактовках, где преобладает анализ моральных высказываний, то есть сама мораль подвергается сознательному обеднению за счет элиминирования ее неформализуемого содержания. Однако, как пишет Р. Хэар, «ошибочно считать, будто разум проявляет себя только через познание, то есть установление фактов или открытие истины».588 Р.Хэар показывает, что разновидности этического фактуализма («натуралистические» или «интуитивистские») приводят к релятивизму – полной противоположности того, из чего исходят сторонники морального дескриптивизма589 в самом начале. Пытаясь преодолеть моральные расхождения в трактовке «правильного» и «неправильного», они не замечают, что суть разногласий лежит в различии у них значений правильности.

Отражение реально многообразного бытия морали паритетными языковыми формами составляет содержание этикокультурологического подхода, который делает специальный акцент на данной паритетности моральных представлений. Философия же морали стремится проникнуть вглубь ценностной основы культурной эквивалентности моральных представлений, действий и оценок. Таким образом, ценностный план морали служит ее скрепляющим началом, а степень необходимой однозначности оценок конституируется абсолютным содержанием самой морали. Если же считать истинность и ценностность самостоятельными компонентами, которые обосновываются вполне независимо с помощью анализа лингвистических конструкций либо культурологическим образом, то релятивизм неизбежен, и для системного исследования морали нет основания.