Смысл жизни человека: от истории к вечности - [92]

Перевод «значения» в «смысл», означающий собственно понимание, индивидуализацию общезначимого, еще в большей степени связывает между собой когнитивное и ценностное в принципиально едином экзистенциальном центре индивида, или личности (по Бердяеву). Смысл жизни для него не существует как истина, если она, одновременно, не представляет собой и высшую ценность. (Истина и ценность, возможно, только потенциально связаны друг с другом, если речь идет о вещах, более или менее безразличных для человека, значимых вообще, но не конкретно для него). В этом и состоит специфика осмысления своей жизни индивидом, для которого она не может быть незначимой: тесная связь, до взаимопроникновения, истинного и ценностного в вопросе и ответе о смысле жизни. Смысл равен здесь ценности, и они воспринимаются как взаимозаменимые понятия: «смысл жизни» – «ценность жизни». Второе лишь указывает на аспект, грань объекта – аксиологический (-кую). Объект же – един. Добавочное значение «высшая ценность» ничего, в сущности, не меняет, и не прибавляет качественно, разве что акцентирует степень: «нельзя не любить родину» усиливает «надо любить родину»…

Другого рода отношение понятие «смысл жизни» к понятию «цель жизни». К последнему часто обращались многие русские мыслители конца 19 – начала 20 вв., у которых эти понятия выступали, зачастую, как вполне синонимичные.

В.В.Розанов писал: «Из самого понятия о сознательной жизни прямо вытекает, что вопрос о цели человеческого существования есть первый, разрешение которого необходимо для сознательности этого существования»559. Он различал цель искусственную, изобретенную, как ответ на вопрос «что должно быть целью?» и естественную цель, данную «в самой природе» (здесь вопрос звучит иначе: «что составляет цель жизни?»). Последняя не изобретается, а открывается человеком (человеку). «Здесь уже нет произвола, нет искусственности в придумывании; есть лишь место для открытия, которому наш ум должен подчиниться, как мысль своему объекту, как взор усматривающий – усмотренной им вещи. То, что вскроется в этой системе ожиданий, есть ожидаемое всем человечеством, для всех одинаковое, для каждого должное и под незыблемым покровом чего лежит свобода личности. Воля, найдя здесь для себя закон, находит и ограничение, но с ним и твердость действия, которой не знала прежде».560

Цель, по Розанову, может быть открыта в двух смыслах: в конкретном составе своем – «это ее представление», а как понятие цель указывает лишь на закон и направление действий человека.561 Конкретизация понятия цели приводит к идеалам: истине, добру и свободе. «Будучи разнородны и равнозначащи, истина, добро и свобода не могут быть поставлены одно к другому в отношение средств и цели. Здесь, таким образом, кладется предел для произвола человека в выборе средств, который, наоборот, снимается с него идеей счастья как единственного верховного начала его жизни. Пожертвование истиной, совершение несправедливости, причинение страдания – всегда дурно, для чего бы оно ни происходило…»562.

Цель, как мы видим, могущая быть верховным началом человеческой жизни, – не есть средство, не может быть средством по отношению к чемулибо еще более высшему. Троичность цели, предложенной Розановым, тоже не должна нас смущать, ибо здесь, очевидно, имеет место ипостасное отношение, подобное тому, какое являет Св. Троица. Ипостаси не выше, и ни ниже одна другой, неслиянны, едины и «равночестны». Здесь нет «диалектической противоположности», формально-логического противоречия или «пересечения», дополнительности и т.д. Ипостась равна «целому», ликом которого является. Ипостасность Св. Троицы называют своеобразным архетипом русского философского мышления, это мы и наблюдаем в рассуждениях В.В.Розанова о действительной, «первозданной» цели человеческого существования.

В Несмелов писал, что человек «существует не для мира, а для себя самого, мир же существует лишь в качестве средства для осуществления верховной цели человеческой жизни. Цель эта определилась еще раньше создания человека, и она именно была смыслом человеческой жизни [разрядка моя – Ю.С.]…».563 Цель и смысл жизни, по Несмелову, совпадают в христианстве, при условии усовершенствования себя и признания верховности Божьей воли над своей.

Ошибкой же человека стало то, что конечная цель его существования была заменена другою насущною целью – жить затем, чтобы отыскивать себе средства к жизни. Достижение этой насущной цели привело к становлению высоких форм культуры и цивилизации, но жизнь «все более и более обессмысливалась».564 Отсюда: наличная жизнь перестает быть целью для себя самой. Цель – вечная жизнь; добродетель – лишь средство ее достижения. Осуществление цели приводит к удовлетворению самим собой и своей жизнью. Так рождается и чувство удовольствия, «которое не есть цель жизни, а только следствие достижения цели».565

В пределах земной жизни, необычайно разнообразной и многоуровневой, целей может быть столько, сколько самих людей. Следствием столкновения людей, достигающих эти цели, становится страдание и желание придумать такие цели человека, «при которых он мог бы удовлетворить свою жажду счастья и не вызывая страданий, и не испытывая их».