Смысл жизни человека: от истории к вечности - [87]

В бунте заявляется переход к праву: «я хочу, чтобы было так». «Но, быть может, еще важнее, что речь идет о переходе он индивида к благу, ставшему отныне всеобщим… Если индивид действительно готов умереть и в определенных обстоятельствах принимает смерть в своем бунтарском порыве, он тем самым показывает, что жертвует собой во имя блага, которое, по его мнению, значит больше его собственной судьбы».536

Затем Камю приходит к очень важному, можно сказать революционному выводу по отношению к общей экзистенциалистской установке: «Анализ бунта приводит по меньшей мере к догадке, что человеческая природа действительно существует, подтверждая представления древних греков и отрицая постулаты современной философии».537

Действительно, к чему восставать, пишет он здесь же, если в тебе самом нет ничего устойчиво постоянного, достойного, чтобы его сберечь? Бунт может рассматриваться таковым началом человеческой природы, если его брать не в историческом, а метафизическом ракурсе. («В обществе бунтарский дух может возникнуть только в тех социальных группах, где теоретическое равенство скрывает огромные фактические неравенства. А это означает, что проблема бунта имеет смысл только в нашем западном обществе…» Фактическая свобода развивается медленнее, чем представления человека о свободе. Из этого наблюдения можно вывести лишь следующее: бунт – это дело человека осведомленного, твердо сознающего свои права»).538

Метафизический бунт, в отличие от социально-исторического, есть протест против удела, уготованного ему не как рабу или наемному работнику, а как представителю рода человеческого. Бунт раба выражает стремление к социальному порядку; метафизический бунтарь заявляет, что он обделен, обманут самим мирозданием.539 Он оспаривает «конечные цели человека и вселенной», протестует против своей смертной природы. Иными словами, метафизический бунт разворачивается как борьба двух начал самой человеческой природы: высшей и низшей. Человек здесь выступает за себя «высшего» против себя же – «низшего».

С этой точки начинаются два различных пути: Ницше и Маркса.

Ницше, который себя назвал чуткой совестью нигилизма, считал, что, поскольку спасение человека недостижимо в Боге, оно должно совершиться на земле. Одним из итогов нигилизма является господство.

«Тем самым Ницше подготовил это господство».540

Маркс и его последователи сказали «да» только истории, а не космосу жизни в целом. «Маркс, так же как и Ницше, мыслил стратегически и так же ненавидел формальную добродетель. Эти оба бунта, равно заканчивающиеся приятием одной из сторон реальности, соединятся в марксизме – ленинизме и воплотятся в этой касте… которая должна была «заменить священника, воспитателя, врача».541

Если для Маркса природа есть то, что покоряют, чтобы подчинить истории, то для Ницше это то, чему подчиняются, чтобы покорить историю.

Альбер Камю отрицает нигилизм, какие бы обличия он не принимал. «Бунт», в его трактовке, руководствуется логикой не разрушения, а созидания. Следствием бунта является отказ от самооправдания в убийстве, поскольку в принципе бунт не что иное, как протест против смерти.542 Истинная свобода бунтаря, говорит Камю, не имеет отношения к убийству, а соотносится только с его собственной гибелью. «В этот миг он смывает с себя метафизическое бесчестье».543

Бунт – движение самой жизни: «Те, кто не находят покоя ни в Боге, ни в истории, обречены жить ради тех, кто, подобно им, не находит в себе сил для жизни, – ради обездоленных. Чистый порыв бунта выливается тогда в душераздирающий вопль Карамазова: «Если не будут спасены все, зачем спасение одному?».544

Максимализм и максимальная честность Камю не может не импонировать: он искренне переживает утрату человеческого в человеке, которая, одновременно, является и причиной, и результатом его абсурдного существования в неразумном мире. Человек нуждается в осмысленном бытии, в оправдании жизни в целом, но не может оправдать и свою собственную. Абсурд, по-настоящему, является следствием установки и желания остаться «в промежутке» между Богом и историей, между трансцендентным и земным миропорядком. Последние нетождественны: трансцендентный постулируется уже принявшим его, а земной, исторический представляет собой нечто без конца становящееся, ожидаемое и желаемое. В первый порядок можно или нужно уверовать, второй – всегда относителен, условен, трансформен. Между абсолютным и относительным «промежутка» нет: все, что не абсолютно – относительно. Попытка все же встать «между» выходит за границы порядка, так рождается абсурд, который, будучи отрицанием порядка или просто «непорядком» не может быть ухвачен человеческим сознанием.

Основное требование А.Камю «абсолютно ясно осознать» то, что в принципе не конгениально сознанию, не осмысливается, тем более, оказывается внутренне противоречивым. Поэтому вряд ли возможна «философия абсурда», именно как философия, и страстный, целиком и искренне захваченный этой темой человек, каким несомненно был Камю, способен лишь глубоко, в художественно-эстетической манере, описать «чувство абсурда», проиллюстрировать им исторические, политические и эстетические реалии.