Смысл жизни человека: от истории к вечности - [84]
Проблема осмысления жизни, таким образом, не лежит в предметных сферах «мир» и «человек», по отдельности, а предполагает сложную процедуру абсолютно ясного сознания того, как переживается: либо единство «мира» и «человека» (смысл), либо раскол между ними (абсурд).
Мы – всегда на этой развилке жизни, ведущей к смыслу или абсурду.
Раскол между миром и человеком не означает отсутствия связи. Мы потому и переживаем этот раскол, что должна быть связь. Если бы человек не был способен к осмыслению бытия в принципе, чувство абсурда его не посещало бы никогда, как нет его у животного.
Альбер Камю не говорит о смысле жизни как о чем-то предзаданном;
если бы это было так, иррациональному не оставалось бы места, было бы только непознанное: «еще» или «пока». Смысл утверждается как возможность, надежда «выйти за стены абсурда».
Французский мыслитель утверждает паритетность рационализма и иррационализма, защищая первый по причине «жизненности его надежд». Второй в защите не нуждается, так как слишком многое говорит в его пользу: «От Ясперса к Хайдеггеру, от Кьеркегора к Шестову, от феноменологов к Шелеру, в логическом и моральном плане целое семейство родственных в своей ностальгии умов, противостоящих друг другу по целям и методам, яростно преграждает царственный путь разума и пытается отыскать некий подлинный путь истины».507
М.Хайдеггер рассматривает человеческий удел и приходит к выводу, что существование человека ничтожно, держится лишь на «заботе», переживаемой нерефлектирующим существом как «скука», а самосознающим – как «тревога» и, затем, «ужас». Сознание и абсурд у него неотделимы друг от друга. Наличие абсурда требует постоянного бодрствования, а не сна, жизни без иллюзий. В этом случае экзистенция человека возвращается к самой себе из потерянности в анонимном существовании.
По Ясперсу иллюзия рождает «наивное» желание выйти за пределы мира явления, тогда как разум – банкрот, а единственно возможная для человека установка – это безысходное отчаяние.
Шестов отказывает разуму в основаниях из-за их принципиальной и вечной противоречивости и «возвеличивает бунт человека против неизбежности».508
Кьеркегор, в оценке Камю, «не только искал абсурд, но и жил им». Отвергая всяческие утешения он «выставляет на всеобщее обозрение терзания и неусыпную боль своего сердца в безнадежной радости распятого, довольного своим крестом, созидающего себя в ясности ума, отрицании, комедиантстве, своего рода демонизме».509
Гуссерль и феноменологи повели борьбу с абсурдом, восстановив мир в его многообразии, уравняв в правах понимание и видение, точнее, сведя их к интуиции и сердцу. Такая познавательная установка и не нуждается в утешении.
Глубокое родство всех этих умов Камю усматривает в ставке на иррациональное: «Я не понимаю уникального смысла жизни, а потому он для меня безмерно иррационален».510 На этом, считает Камю, останавливаться нельзя, «нечестно»: «Дойдя до своих пределов, ум должен вынести приговор и выбрать последствия… Иррациональность, человеческая ностальгия и порожденный их встречей абсурд – вот три персонажа драмы, которую необходимо проследить от начала до конца со всей логикой, на какую способна экзистенция».511
Помимо человеческого ума нет абсурда, вот вам возражение против иррационализма. Абсурда нет и вне мира. Абсурд – в их совместном присутствии, в связи между компонентами расколотого целого, возможно мнимого, декларируемого, ожидаемого. «Абсурд для меня, – пишет Камю, – единственная данность»,512 сущность которой составляет «противостояние и непрерывная борьба». Далее у него идут характеристики этой борьбы:
1) полное отсутствие надежды (что не имеет ничего общего с отчаянием);
2) неизменный отказ (его не нужно путать с отречением);
3) осознанная неудовлетворенность (которую не стоит уподоблять юношескому беспокойству).
Обязательное условие абсурда – сохранение раскола; согласие разрушает абсурд и обесценивает данную установку сознания. «Абсурд имеет смысл, когда с ним не соглашаются».513
Совершенно иначе, говорит Камю, поступает с абсурдом Лев Шестов. Констатировать абсурд – значит его принять, ибо так устроил Бог, а к «Богу обращаются за невозможным. Для возможного и людей достаточно».514 Шестов, таким образом, совершает непозволительный скачок в область трансцендентного. Он показывает всю тщетность разума, но допускает и нечто стоящее выше разума и логики, допускает Бога. Пусть даже он непоследователен и бесчеловечен; тем сильнее его могущество. «Для Шестова разум – тщета, но есть и нечто сверх разума.
