Смысл жизни человека: от истории к вечности - [83]

Начиная свою работу «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде», Камю пишет, что речь у него пойдет о чувстве абсурда, а не о философии абсурда, «собственно говоря, нашему времени неизвестной». Подвигла его на такую тему проблема самоубийства, взятого не в социально-психологическом ракурсе видения, а в экзистенциальном, связанном с кардинальным решением вопроса: стоит или нет жизнь того, чтобы ее прожить (именно так: прожить, а не «дожить», что было бы переводом проблемы в психологический план).

Отсюда, вопрос о смысле жизни, как основании вышепоставленного вопроса «жить или не жить?», Камю считает главным и самым неотложным. («Как определить большую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? Судить должно по действиям, которые следуют за решением. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умирал за онтологический аргумент»498).

Покончить с собой – значит признаться, что жизнь сделалась непонятной; настолько ясно осознать это, чтобы лишить всякой силы привычку жить, коренящуюся, к тому же, в инстинкте самосохранения.

Связь между смыслом жизни и самоубийством – не очевидна, как это может показаться на первый взгляд. Так, например, по мнению В.Франкла («Человек в поисках смысла») потеря смысла, осознавание его отсутствия – вполне достаточная причина для того, чтобы наложить на себя руки.

По Камю, люди могут продолжать жить в условиях абсурда или не задумываться над своим истинным существованием. «И, наоборот, самоубийцы часто уверены в том, что жизнь имеет смысл»499, хотя лично для себя не видят возможность ее продолжения, в силу разных причин.

Есть еще и «уклонение от смерти» – надежда: на жизнь иную, которую требуется «заслужить» и на какую-нибудь великую идею, призванную осмыслить жизнь.

Итак, повторяет Камю: ведет ли абсурд к смерти обязательно, если между ними не вклинивается надежда?

Вот для решения этой проблемы и необходимо «абсолютно ясное сознание», то, что отвергал Л.Шестов, и то, что считает возможным А.Камю. Абсурд у него онтологичен и не захватывает только сферу размышлений. Он не только внутри, но и вне индивида, способного поэтому совершенно ясно, без всяких спасительных иллюзий взглянуть на него. Абсурд в принципе может быть предметом исследования, ибо человеческий разум, так же – в принципе, не дезавуируется. Бытие человека содержит в себе иррациональное, но разум («рацио») не иррационален по определению.

«Упорство и проницательность – таковы привилегированные зрители этой абсурдной и бесчеловечной драмы, где репликами обмениваются надежда и смерть. Ум может теперь приступить к анализу фигур этого элементарного и вместе изощренного танца, прежде чем оживить их своей собственной жизнью».500

Работе мысли предшествует чувство: «Чувство абсурдности поджидает нас на каждом углу». Оно неуловимо, не укладывается в познание целиком, однако может практически оцениваться и определяться (Практический разум, в том смысле, как утверждал еще И.Кант, выше теоретического).

Абсурд для мысли начинается с паузы внутри привычного механизма обыденных действий: «подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, четыре часа работы, ужин, сон».

Однажды встает вопрос «зачем?». В паузе пробуждается скука и забота; первая подытоживает прошлое, вторая означает, что мы живем будущим, надеждой на «завтра», «позже», «когда у тебя будет положение», «с возрастом ты поймешь» и т.п.

Настоящее ускользает от нас, остраняясь и приобретая вид абсурда. «Люди также являются источником нечеловеческого».501 Возникает отвращение или «тошнота».502

Незнакома и смерть: все живут так, словно, «ничего не знают»; «у нас есть опыт смерти других, но это всего лишь суррогат, он поверхностен и не слишком нас убеждает».503

Человека ужасает «математика происходящего», его элементарность и определенность составляют содержание абсурдного чувства. Если бы в изменчивых контурах феноменов мышлению открылись вечные отношения, говорит Камю, «то разум был бы счастлив». Однако последний равным образом утверждает наличие всеединства и различия, многообразия, которые пытается преодолеть.

Как мы видим, Камю требует ясности и непротиворечивости в формально-логическом смысле, как если бы диалектического противоречия не существовало. Здесь проявляется, то ли его попытка взглянуть на мир глазами «простого человека», неспособного к диалектике, то ли максималистская установка «все или ничего», сознательно отрицающая диалектику.

Анализируем дальше и оказывается, что Камю глубже наших интерпретации: речь у него идет о чувстве бытия, а не о логикогносеологической сфере: «В безысходной сфере разума мы улавливаем раскол, отделяющий нас от собственных наших творений… Ничем не заполнить рва между достоверностью моего существования и содержанием, которое я пытаюсь ей придать».504 Оказывается, что речь идет о переживаемом противоречии между жизнью – конкретной, моей, – и ее смыслом. Опять же для меня лично.

Итак, чувство абсурда возникает в расколе между бытием и познанием конкретного индивида, который отчужден от мира и от себя самого, и «…всем земным наукам не убедить меня в том, что это – мой мир».