Смысл жизни человека: от истории к вечности - [59]
Такой план обращения потребовал обращения к «объективной этике», основания которой берутся Трубецким из учения Вл.Соловьева. Смысл нравственной деятельности – в единстве всех существ, а не в изолированном существовании отдельной личности. Своей окончательной целью она имеет организацию этих существ в царстве целей. «Основное формальное требование нравственности Соловьев полагает в том, что все должны составлять цель для каждого и каждый для всех… С нравственной точки зрения одинаково существенны как общество, так и отдельный индивид…».423
Осуществим ли обозначенный Соловьевым идеал или он неизбежно углубляет пропасть между фактом и идеалом, сущим и должным? Трубецкому импонирует общая теоретико-методологическая интенция к синтезу, к снятию всякой односторонности, однако он справедливо указывает на основную ошибку Соловьева, связанную с отсутствием метафизических построений, необходимо предшествующих любому синтезу: «Из того, что этика составляет первую по важности часть философии (в чем с Соловьевым сходятся многие другие философы), отнюдь не следует, что она должна быть первою в порядке изложения».424 Сама связь этики с метафизикой для Соловьева несомненна, так как отрыв должного от сущего (этики от метафизики) приводит к отвлеченному морализму. Необходимым условием обоснования нравственности является признание действительности ее абсолютной цели и убеждение в ее осуществимости. Для отдельного индивида недостаточно осознавать цель как истину, он должен жить в истине; истина должна явиться как живая сила, овладевающая внутренним существом человека. В этом своем явлении она называется любовью. «Только в любви эгоизм упраздняется в действительности, на деле… Она – больше, чем сознание; но без сознания она не могла бы действовать как внутренняя сила, не упраздняющая индивидуальность, а, напротив, сохраняющая и спасающая ее».425 Мы видим, что при любых метафизических построениях, при любой космической или теологической трактовке нравственного абсолюта утверждается человек, его индивидуальность и моральная аутентичность.
Наиболее открытым сторонником индивидуально-творческого подхода в этической проблематике русской философии «серебряного века» был Н.А.Бердяев, который писал: «Познание духа, самого духа, а не человеческих мыслей и душевных состояний, не может быть объективированием… Невозможно установить ценность как предмет познания, если не произвести оценки, то есть не совершить творческого духовного акта. Теоретический и практический разум в этом нераздельны, познание ценности неотделимо от оценки, от жизни в мире ценностей».426 В познании бытие возрастает, то есть осмысливается, а не только познается: этическое познание есть нравственное творчество.427 Этика, по Бердяеву, есть познание, имеющее нравственно освобождающее значение, и не на основе общественного понимается этическое, а, напротив, нравственная жизнь укоренена в духовном бытии и лишь проецируется в жизни общества.
Бердяев отвергает также и биологический подход к решению нравственных вопросов: «Бесспорно, что добро есть жизнь и что конечная цель – полнота жизни. Но беда в том, что это слишком верно. «Жизнь» есть негодный критерий оценки вследствие своего всеобъемлющего и многозначного характера.428 Есть жизнь «высокая» и «низкая», «добрая» и «злая»: необходимы критерии для их качественного различения. Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью, и этот смысл постигается из соположения человеческого и божественного, земного и духовного.
К понятию «цель», в его смысложизненном значении, у Бердяева особое отношение. Он считает нужным отбросить телеологическую точку зрения, так как нравственное достоинство и свобода человека определяются не целью, а источником, из которого вытекает нравственная жизнь. В этом смысле «средства», которыми пользуется человек, гораздо важнее целей, они более определенно свидетельствуют о духовных интенциях человека. Этика должна быть «энергетической», а не телеологической. Целеполагание отвергается Бердяевым из опасения, что тем самым ущемляется спонтанность деятельности человека, его свобода, а этика приобретает неорганические для нее черты нормативизма. Бердяев критикует И. Канта, считая, что провозглашенная им «автономия» относится не к человеку, а к нравственному закону. «Этика Канта есть законническая этика потому, что она интересуется общеобязательным нравственным законом, нравственно-разумной природой человека, одинаковой у всех, и совершенно не интересуется самим живым человеком, его нравственным опытом…».
