Смысл жизни человека: от истории к вечности - [58]

Шрифт
Интервал

Каков же окончательный, точнее, первичный источник тех благ, которые называются различно: истина, добро, красота, духовное совершенство? Эти блага есть дар, а не плод естественного человеческого развития. По отношению к чувствам человека они переживаются как блаженство. Собственные усилия полностью не отвергаются: «Приобретение Богу славы в ничтожестве – вот цель мировой и человеческой жизни».413

Объективно-трансцендентный план смысложизненной проблематики был в центре внимания Е.Н.Трубецкого, который стремился выделить всеобщее и безусловное значение смысла жизни (не того, что значит для меня или кого-либо другого, а того, что должно значить для всех). Процедура осмысления, по Трубецкому, связана с сотнесением индивидуально сознаваемого с объективным и общезначимым смыслом.

« В отличие от «состояний сознания», изменчивых и текучих, смысл по существу неизменен и неподвижен».414 Гераклитово «все течет» нельзя превращать в софизм, то есть смешивать факт и его смысл: суждение о факте относится к сверхвременному и сверхпсихическому смыслу изменчивого как струи реки к ней самой в целом, истина есть безусловное, то есть такое содержание сознания, которое для всех едино, такая мысль о сознаваемом, которая для всех обязательна.415 От этого смысла-истины происходит смысл-цель: «для чего?», и первое, в чем он проявляется, есть страдание от жестокой бессмыслицы и «сизифовой работы», объектом которой становится вся Вселенная, а жертвой – человеческое достоинство. «И вот мы видим, что коллективная, государственная жизнь человека складывается так, что в ней для этого безусловного достоинства не остается места».416 Государство хочет быть для человека безусловной ценностью, и угроза осуществления этого желания – не отдаленная опасность, а несомненное настоящее.

Чтобы осознать суету и хаос, наша мысль должна обладать какойто точкой опоры вне ее – смыслом-истиной о цели: «Как человеческое ухо не слышит фальши, если он не чувствует гармонии, так и мысль наша не могла бы сознавать бессмыслицу, если бы она не была озарена каким-то смыслом».417 Используя понятие В.С.Соловьева, творчество которого он глубоко исследовал, Е.Трубецкой определяет мировой смысл как «всеединство», мировой строй и лад, в котором всякое жизненное стремление достигает своего окончательного удовлетворения, «всякая жизнь достигает полноты». Все страдает, но только человек, осмысливая свою кардинальную цель, различает должное и недолжное, сущее и суету с помощью совести – свидетельства о безусловно должном, об объективной истине, правде. «Эта цель – правда и есть тот смысл жизни, то есть та безусловная о ней мысль, которая должна в ней осуществляться».418 Цель, ради которой безусловно стоит жить, и есть смысл жизни, основание ее полноты как предмета искания и нравственного сознания.

Осмысление цели приводит к задаче определения жизненного пути к ней. Споры о пути идут между двумя «жизнепониманиями»: натуралистическим (смысл лежит в плоскости, «здешнего мира») и супранатуралистическим (истинная жизнь и ее смысл сосредоточены в «верхнем», «ином» плане бытия). Древняя Греция и буддизм Индии используются Трубецким в качестве примеров равно неудовлетворительного решения вопроса о смысле жизни, решения одностороннего, иллюстрацией которых выступает либо «горизонталь», либо «вертикаль». Наиболее универсальным и точным схематическим изображением жизненного пути он считает крест – архитектурный остов всего мирового пути (стоим ли мы на христианской точке зрения или нет, все равно). Крест может быть символом скорби и смерти, а может быть животворящим: «Всякому понятно, что этот вопрос о всесильном и всепобеждающем смысле есть вопрос о Боге как жизненной полноте и основном предположении всякой жизни».419 Только христианство отвечает на этот вопрос и достигает положительной цели.

Основываясь на интуиции всеединства как подлинно должного и сущего одновременно, Трубецкой не обходит важной «антиномии»: с одной стороны, смысл жизни есть всеединство, а, с другой стороны, его нет, поскольку он является предметом нашего поиска. Что это за Абсолют, который не все в себе заключает и граничит с другим – неабсолютным? Эта антиномия – не только логическая, но и жизненная.

Дуалистический подход сталкивается с нелепостью предположения о двух абсолютах (типа Ормузда и Аримана), борющихся и бессильных победить один другого; монизм (единое без другого) стягивает все бытие в единую точку, превращая все другое в мираж («майя» буддистов, «единое» элеатов и т.п.). Трубецкой пытается снять относительность правды дуализма и монизма в третьем – христианском – способе решения вопроса, для которого существует реальность мирового процесса, действительность истории Вселенной (как становление) и существует абсолютная реальность Бога, вневременной полноты бытия. Они нераздельны и неслиянны, как время и вечность: «Только в форме всеединства мы можем созерцать временное».420

Во времени реально только сущее и действительное, в вечности не менее реально прошлое как бывшее и будущее как возможное. Их связь конституируется всеединым сознанием, которое держит в себе все временные ряды, не нарушая в себе покоя вечности. Абсолютное стоит над временем не как «закон», или внешнее установление, а как его полное содержание, космос хаоса. «Содержанием содержания» является «с нашей стороны Бог», а с Его стороны – любовь, то, чем связывается Всеединое и его другое. «Другое», благодаря свободе человека, может и должно стать «другом» Всеединого, и тем самым снимается основная антиномия Абсолюта. «Христианское понимание любви находит свое высшее выражение в словах Христа на Тайной вечери: – Я уже не называю вас рабами, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Иоанн, XV, 15)… Любовь есть по самому существу своему жизненное отношение к другому».


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.