Смысл жизни человека: от истории к вечности - [55]
Истинная цель, по Карееву, – достижение действительного блага – лежит в самой жизни человека, «ставится ему им самим» и заключается в «высшем удовлетворении и наслаждении в деятельности, направленной на увеличение добра в мире».391 Верховным нравственным критерием объявляется общее благо и счастье: «Я не могу осуществить всеобщего счастья, но могу достигнуть сознания, что я делаю все, что от меня зависит для осуществления всеобщего счастья, и это сознание может доставить мне величайшее наслаждение».392
В этих рассуждениях видна четкая логическая цепь, связывающая интенцию к разделению сущего и должного (основываться на опытном сущем и считать должное только полезным идеалом), эвдемонистический утилитаризм и психологизм гедонистического типа.
Критика этой цепочки суждений Введенским не менее логична. В отличие от Кареева, он отождествляет не «цель» и «ценность» жизни, а «цель» и «смысл». Деятельность, направленная на осмысленную и абсолютно ценную цель должна быть абсолютно обязательна. «Но есть всего только одна деятельность, имеющая абсолютно обязательный характер. Это – деятельность, предписываемая нравственным долгом».393 (Условие позволительности веры в смысл жизни). Наша нравственность, продолжает Введенский, запрещает относиться к человеку как только орудию или как всего только средству. Если понимать под жизнью лишь земное существование человека, он действительно обращается в средство при вынесении цели за пределы жизни. Однако постулат о личном бессмертии как необходимой основе веры в наличие смысла жизни оставляет за человеком статус цели самой по себе. Человек, пребывающий в земном и посмертном существовании, есть и средство, и цель своей жизни, взятой как целое.
Для критики эвдемонистической цели Введенский обращается к опыту и делает вывод о том, что она вполне неосуществима в пределах земной жизни, которыми ограничивается Кареев. А психическое «удовольствие» от погони за неосуществимой целью кажется ему совершенно иллюзорным: «…разве можно найти человека, который, понимая всю бесплодность попыток поймать свою собственную тень, все-таки находил бы величайшее наслаждение в сознании, что он по мере сил посвящает свою жизнь подобным попыткам…».394 В конце работы Введенский напоминает о ее задаче: научиться находить не то, что способно наполнить наслаждением жизнь, а то, что способно ее осмыслить и нацелить.
Анализ целевой дилеммы – нравственный долг или счастье – занимал философа и психолога Н.Я.Грота. Третьего решения, как он полагал, ни логически, ни психологически быть не может. Если считать нравственным долгом служение счастью других людей, то откуда выведена необходимость этого долга? Чем оправдать необходимость самопожертвования при столкновении цели моего счастья с целью счастья других людей? Решение данных вопросов возвращает к первоначальной дилемме, то есть либо лишает идею нравственного долга ее безусловности, либо роняет достоинство идеала чужого счастья.
Н.Я.Грот предпринял попытку углубить контекст проблемы, выявить «общий положительный признак и внутренний смысл» нравственных поступков: «Любить, жалеть холить, сохранять и спасать от смерти все живое – вот общая формула».395 Реальной психической силой в основе «мировой любви» он считал «мировую волю к жизни» (что указывает на влияние А.Шопенгауэра). Индивидуальная воля – проявление мировой, находящейся вне индивидуума, но действующей через него. «Воля мировая» в человеке нравственном сильнее воли индивидуальной, как частного своего выражения, и потому вечно борется с ней и с ее проявлениями – чувством самосохранения и с эгоизмом».396«Мировая творческая воля» направлена на увеличение не вообще жизни, как таковой, а преимущественно духовной, способствуя ее совершенствованию. По отношению к личности это означает сберегание и развитие нашего «лучшего духовного я», которое отвергает не только убийство, но и самоубийство как разрушение в себе «духовного мирового начала» Таким образом, сознательной (что обязательно) целью чистой, бескорыстной и самоотверженной (признаки) нравственной деятельности является «бесконечное духовное совершенствование мира». Таково содержание идеи безусловного нравственного долга».397 Понимая, что все сказанное есть метафизическое постулирование, Грот замечает, что не дело этики определять метафизическую природу «мировой воли», достаточно указать на нее как на реальный источник нравственности, а также исследовать ее проявления в сфере чувства и мысли. Всякая конкретизация цели «мировой воли» в аспекте счастья, по его мнению, лишает нашу деятельность либо ее нравственного характера (если мы стремимся к счастью своему и своих близких), либо смысла (если мы стремимся к счастью неизвестного нам будущего мира).
Грот склоняется «в пользу долга» и залогом его реализации считает нашу волю, поскольку она не только индивидуальная, но и мировая. Все зависит от того, что победит: первая или вторая («я хочу или мне хочется», если использовать выражение современного философа Ю.А. Шрейдера).
