Смысл жизни человека: от истории к вечности - [54]

Шрифт
Интервал

При этом, культура не может обойтись без страстей, пороков и злобы, без войн и её суррогатов, то есть временного возврата к варварству. Человечество нуждается во всем этом, чтобы из-за средств к культуре не потерять самой своей культуры и жизни.

Таким образом, метафизические основания власти как потенции силы, влияния и действия надо искать не в социальной, а в индивидуальной материи Бытия, там, где человек наедине с собой. И пусть человек, смеющий это, готовится к борьбе: «Все крайне индивидуальные мероприятия жизни возбуждают людей против того, кто к ним прибегает; они чувствуют, что необычный образ жизни, которым пользуется для своего блага такой человек, унижает их, как обыденных существ».382

Фридрих Ницше решился: не то чтобы на «необычный образ жизни», а на «необычный образ мысли», и тут же в полной мере ощутил на себе – «философствующем молоте» – ответный звон «наковальни», хотя сам – то он ожидал «услышать в ответ тот знаменитый глухой тон, который говорит о вспученных внутренностях».

Высшие прозрения, считает Ницше, должны казаться безумствами, а то и преступлениями, «если они запретными путями достигают слуха тех людей, которые не созданы, не предназначены для этого».383 Воля может действовать только на волю, а не на «вещества» («нервы», например), и если бы удалось объяснить совокупную жизнь наших инстинктов как оформление и разветвление одной основной формы воли – воли к власти, тогда мир, рассматриваемый изнутри, был бы «волей к власти», ничем, кроме этого.384 Индивидуальным воплощением этой высшей метафизики выступает сверхчеловек Ницше: «Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!».385

Свою собственную задачу Фридрих Ницше формулирует не так пафосно, а, наоборот, буднично деловито: «Нужно дать самому себе доказательства своего предназначения к независимости и к повелеванию; и нужно сделать это своевременно».386

Выполнил ли он эту задачу? Ответ на вопрос заключается в необходимости это сделать своевременно. Здесь обнаруживается, на наш взгляд, фундаментальное противоречие самой задачи Ницше: попытка поверить временем вечность, совместить конкретно-временной призыв к человеку «стать самим собой» с метафизикой воли к власти, земное и горнее. Христианство предложило свой путь к такому совмещению, и он лежит через проникнутый любовью диалог совести (вести, идущей от Бога к человеку, которую он воспринимает со-вместно с другими людьми, т.е. «в режиме совести) и ответственности (ответа человека на эту весть, уже осознанно – добровольного и индивидуального ответа). У Ницше, одинокий человек, не слышащий вести, сам «окликает вершины», видя себя на них в уже преображенном – сверхчеловеческом – облике. Вся беда в том, что сверхчеловеку «просто человек» не нужен, не виден, как тот не видит в траве муравья и не пытается вступить с ним в диалог. Напряжение между полюсами низшего и высшего бытия нарастает, но, в отсутствии атмосферы любви, не рождаются благодатные связи между ними. Человек и сверхчеловек идут каждый своим путем, а земное властвование становится лишь пошлой пародией на «волю к власти» и «волю к жизни». Если христианство крестообразно сложило небесную вертикаль и земную горизонталь власти, как её должного и сущего, то у Ницше метафизическая и психологическая горизонтали человеческой власти остались параллельными линиями, сходящимися разве что в воображении великого мыслителя.

Нравственные подходы к проблеме смысла жизни в русской философии конца XIX – начала XX веков

Общим для многих мыслителей русского «серебряного века» является отождествление целеполагания и смыслополагания: ставится вопрос об абсолютно ценной цели, о том, что она есть по существу и «где лежит»? В жизни или вне ее? От знания истины им представлялось возможным перейти к вопросу о том, какими средствами она утверждается в жизни.

По мнению философа – неокантианца, психолога и логика А.И. Введенского, надо, во-первых, различать понятия «цель» и «ценная цель»: «Чтобы та цель, для достижения которой назначена и пригодна или даже действительно служит данная вещь, была способна осмыслить эту вещь, для этого надо, чтобы сама-то эта цель была более или менее ценной в наших глазах, чтобы за ней следовало гнаться».387

Степень ценности цели, что очевидно, обусловливает ее императивность и смысловое содержание. Во-вторых, смысложизненная цель – это «абсолютно ценная цель», которую мы преследуем «ради нее самой» и, в-третьих, она лежит вне жизни: «Верить в смысл жизни логически позволительно только в том случае, если мы верим, что наша жизнь есть путь, ведущий нас к абсолютно ценной цели, лежащей вне нашей жизни и осуществляющейся через посредство жизни».388

А.И.Введенский знал о критике такого подхода историком и социологом Н.И. Кареевым, который считал, что вынесение цели жизни за ее рамки превращает жизнь только в средство по отношению к некоему абсолюту. Далее, в полном соответствии с принципом Д. Юма, Кареев пишет, что «из моего знания (то есть квази-знания) о том, что существует такой абсолют, отнюдь еще не следует, что я должен целью своей жизни сделать осуществление целей этого «абсолюта».


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.