Смысл жизни человека: от истории к вечности - [47]

Жизнь человека далека от этих крайностей и представляет собой слабое и нерешительное приближение к той или другой стороне, жалкое хотение ничтожных объектов, которое постоянно возвращается и оттого избегает скуки.333

Итак, жизнь каждого индивидуума, взятая в целом, представляет собой трагедию, а в своих подробностях имеет характер комедии.334

Смысл знаменитого монолога Гамлета сводится к следующему: положение человека так горестно, что вернее было бы предпочесть ему совершенное небытие. Однако дилемма «быть или не быть» мнима, и даже самоубийство не означает конца, не обещает смерть как абсолютное уничтожение. Отсюда, колебания между «быть» и «не быть» имеют вечный характер. Дело не в слабости или в нерешительности характера Гамлета, а в метафизической глубине самой жизни и самой смерти, так что «оптимизм, если он только не бессмысленное словоизвержение таких людей, за плоскими лбами которых не обитает ничего, кроме слов, представляется мне не только нелепым, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества».335

В этой ситуации добродетель – не результат научения, а практическое отношение, когда стирается различие между собой и другими, чужое страдание воспринимается как свое собственное, порождая сострадание. В основе последнего лежит интуитивное (без силлогизмов) постижение того, что воля к жизни составляет сущность каждого индивидуума и живет во всем. Это постижение «расширяет сердце, как эгоизм суживает его… Эгоист чувствует себя окруженным чуждыми и враждебными явлениями, и все свое упование возлагает он на собственное благополучие. Добрый живет в мире дружественных явлений, благо каждого из них – его собственное».336

Итак, Шопенгауэр приходит к принципиальному для него выводу относительно смысла человеческой жизни. Он отказывается устанавливать моральные принципы, выдаваемые их за обязательные законы, ибо считает себя не вправе предписывать вечно свободной воле какой бы то ни было обязанности или закона. Шопенгауэр считает практически достаточным обращение к формуле Вед: «Tat twamasi!» (Это – ты!). «Кто может в ясном сознании и с твердым и глубоким убеждением сказать ее самому себе по поводу каждого существа, с которым он приходит в соприкосновение, тот этим самым приобщается всякой добродетельности и праведности и находится на верном пути к искуплению».337

Там, где бескорыстная любовь к другим достигает вершины, и происходит отождествление чужой индивидуальности и ее судьбы с собственной. На этой ступени возможна и жертва на благо других: так умер Сократ, Джордано Бруно и немало героев. Отсюда следует, что чистая любовь по своей природе есть сострадание. Здесь Шопенгауэр противопоставляет свое учение кантовскому, с точки зрения которого чувство сострадания – слабость, а всякая добродетель признается лишь в том случае, если она имеет своим источником отвлеченную рефлексию – понятия долга и категорического императива.

Продолжая анализировать источник, откуда вытекает доброта, любовь и всяческие добродетели, Шопенгауэр приходит, наконец, к тому, что он называет отрицанием воли к жизни.

Может ли человек, прозревший сущность жизни как ничтожное стремление, вечное исчезновение и постоянное страдание все теснее привязываться к жизни? Нет, человек доходит до состояния добровольного отречения и совершенного отсутствия желаний.338 С волей его совершается переворот, и симптомом этого является переход от добродетели к аскетизму: «Когда же наконец приходит к нему смерть, разрешающая это проявление той воли, сущность которой, вследствие свободного самоотрицания, умерла в нем уже давно, кроме слабого остатка ее – одушевленности тела, то смерть встречает он с великой радостью как желанное искупление.

Мы видим, таким образом, что «желанным искуплением» для человека оказывается, равным образом, и сострадание, любовь и самоотрицание воли. Во всех этих предельных состояниях происходит отказ индивидуума от индивидуации: эгоизма, обособления от других. И утверждается, напротив, самоотречение и святость. «Христианские мистики и учители философии Веданты сходятся между собою и в том, что для человека, который достиг совершенства, они считают излишним все внешние дела и религиозные обряды».339

Итак, единственным обнаруживающимся в явлении актом свободы воли, по Шопенгауэру, является отрицание воли к жизни. Это он называет трансцендентальной переменной. Ничего общего, кстати, она не имеет с самоубийством, которое не есть отрицание воли, а, напротив, – феномен ее могучего утверждения.340 Самоубийца отрекается только от индивидуума, а не от вида, то есть не затрагивает воли как вещи в себе. Воле к жизни всегда обеспечена жизнь; она одинаково проявляется как в самосохранении, так и в самоумерщвлении.341 Мир – самопознание воли. Нет воли – нет представления, нет мира: «после того как мы признали в совершенной святости отрицание и отмену всякого хотения, а потому и искупление от такого мира, все бытие которого выяснилось перед нами как страдание, – именно это состояние оказывается в наших глазах переходом в пустое ничто…