Смысл жизни человека: от истории к вечности - [45]

Наиболее очевидна безосновность воли в человеческой воле, которую мы назвали свободной, независимой.310 «Однако при этом упускется из вида, что индивидуум, личность – не воля как вещь в себе, а уже проявление воли, и как таковое, личность уже детерминирована и приняла форму явления – закон основания».311 Отсюда вытекает парадокс: каждый априорно считает себя совершенно свободным и думает, будто может избрать другой жизненный путь, стать другим. Но на опыте (a posteriori) убеждается, что подчинен необходимости.

В человеке как платоновской идее воля находит себе самую ясную и совершенную объективацию, но ей предшествовал огромный ряд ступеней: от неорганического к органическому. Они образуют пирамиду, на вершине которой стоит человек. Необходимость, которой он подчинен, обусловлена этой пирамидой; лестницей объектов, нуждающихся друг в друге сверху вниз: «В сущности это происходит от того, что воля должна пожирать самое себя, ибо кроме нее нет ничего и она – голодная воля. Отсюда – поиски, отсюда – тоска и страдание».312 В этом – внутренняя сущность и смысл неоспоримой целесообразности всех органических созданий природы, включая человека. Целесообразность обусловлена соотношением, во-первых, гармонии между видами в органической природе и общими силами неорганической природы, и, во-вторых, борьбы между индивидуумами видов и проявлений общих сил природы. «Театр и предметы этой войны – материя, которую они попеременно стремятся отторгнуть друг от друга…».313

Далее Шопенгауэр ставит радикальный вопрос: чего же в конце концов хочет воля или к чему стремится воля как сущность мира? Ответ: воля – бесконечное стремление, вне всякой цели и всяких границ.314

Человеческие стремления и желания также обманно внушают нам, будто их осуществление – конечная цель воли. Но стоит их только удовлетворить, как они теряют свой прежний облик и отбрасываются нами как исчезнувшие призраки.

Быстрый переход от желания к удовлетворению и от него к новому желанию мы называем счастьем, а медленный – страданием.315 И эта вечная игра необходима для того, чтобы не наступило оцепенение тоски, апатии или скуки.

Воля всегда знает, чего она хочет теперь и здесь, но никогда не знает, чего хочет вообще.

Воля, – здесь Шопенгауэр цитирует Платона, – подвижный образ вечности. Наиболее адекватным родом познания этой вечной действительной сущности Шопенгауэр считает искусство: «Оно воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи, существенное и постоянное во всех явлениях мира, и смотря по тому, каков материал, в которых оно их воспроизводит, оно – изобразительное искусство, поэзия или музыка… Мы можем поэтому прямо определить искусство как способ созерцания вещей независимо от закона основания – в противоположность такому рассмотрению вещей, которое держится последнего и которое составляет путь опыта и науки».316

Искусство утверждает перевес познания над хотением; всякое хотение возникает из потребности, нужды, а, значит, – из страдания. Пока мы – субъекты хотения, никогда не будет у нас ни покоя, ни долговечного счастья.

Искомые покой и счастье обнаруживаются нами в воле к жизни, как таковой, для которой рождение и смерть – полюса целостного явления жизни: «рождение и смерть по своему существу – корреляты, которые взаимно себя нейтрализуют и уничтожают. Индивидуум должен возникнуть и уничтожиться, но это столь же мало нарушает волю к жизни, как мало урона терпит целое природы от смерти индивидуума.317 Природа дорожит не им, а родом. Природа не скорбит (Natura non constristatur). Шопенгауэр настаивает, что «рождение и смерть – это для нас только усиленные выражения того, из чего состоит и вся остальная жизнь. Ведь последняя сплошь не что иное, как постоянная смена материи при неизменном сохранении формы, именно это и есть бренность индивидуумов при нетленности рода».318

Формой появления воли служит только настоящее; прошедшее и будущее содержат в себе одни понятия, суть абстрактные проявления и образы фантазии. Следует мыслить так: Что было? – Что есть? Что Будет? – Что было. Поэтому нечего допытываться ни о прошлом до жизни, ни о будущем после смерти…319 «И в человеке, как и в неразумном животном, господствует как обычное состояние, та (вытекающая из сокровенного сознания, что он – сама природа, самый мир) беспечность, в силу которой никого заметно не тревожит мысль о неизбежной и никогда не далекой смерти, напротив, всякий продолжает себе жить, как будто ему суждено жить вечно…»320 Такое сознание лежит в основе жизненной отваги, поддерживающей все живущее.

То, чего мы боимся – это погибель индивидуума, и так как индивидуум – сама воля к жизни в отдельной объективации, то все его существо и упирается против смерти.321 Смерть, однако, не властна над тем, кто знает, что он сам – та воля, чьей объективацией или отпечатком служит весь мир, за кем, поэтому, во всякое время обеспечена жизнь.

Шопенгауэр здесь делает кардинальный вывод, что человеку надо уяснить себе самого себя. «Ибо в этом состоит для познания точка зрения полного утверждения воли к жизни».322