Смысл жизни человека: от истории к вечности - [121]

Принципиально иной контекст анализа морали мы находим у И. Канта, который предпочитал рассматривать существенную «раздвоенность» морали в гносеологическом аспекте. Он различал ее эмпирическую и рациональную стороны и делал вывод о том, что «необходимо разработать чистую моральную философию, полностью очищенную от всего эмпирического».698

Морально абсолютное он ищет в понятиях чистого разума, различая практические правила и моральный закон как путеводную нить и высшую норму нравственной оценки. «Основу обязательности должно искать не в природе человека или в тех обстоятельствах в мире, в какие он поставлен, a apriori исключительно в понятиях чистого разума…»699

Сферой порождения моральной философии как глубокой метафизической рефлексии действительно может быть «чистый разум», однако сама бытийная мораль имеет онтологические корни и не должна соотноситься с эмпирией только по линии гносеологического противостояния ей. Бытийная мораль опирается на «добрую волю саму по себе», но ее полезность, по большому счету, или бесплодность небезразличны людям.

У Канта же это совершенно неважный признак: главное – уважать моральный закон, не думая о последствиях его эмпирического воплощения: «Полезность или бесплодность не могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее».700 Так стремление к концептуальной чистоте выводит за моральные скобки саму жизнь. Например, любовь к врагу, по Канту, – вещь совершенно «неземная», кажущаяся в бытовом плане неразумной; любовь же как естественная склонность не может быть предписана в качестве заповеди. Остается сделать вывод о том, что суть заповеди любви сводится к попытке «очистить» ее от всякой естественной склонности. Она превращается в логический принцип, в свете которого чистота и автономия нравственности приобретает бессодержательный, формальный характер и выходит за рамки не только бытовой, но и бытийной морали.

Следует однако отметить, что всеобщность и необходимость нравственного закона у Канта являются формальными, но абсолютно возможными. Возможное – шаг от должного к сущему, к их совпадению в меру самой возможности (принцип «как если бы»), которая показывает, согласно Канту, что "нет настоящего противоречия между свободой и естественной необходимостью одних и тех же человеческих поступков…».701 «Предполагать эту свободу воли не только вполне возможно; подводить ее как условие под все свои произвольные поступки так же практически, т.е. в идее, безусловно необходимо разумному существу…».702 Таким образом, гносеологические исследования привели И.Канта к выводу о том, что критерием подлинно «чистой» нравственности является только такое долженствование, которое может стать всеобщим и реально действующим. Наряду с возможностью должного утверждается практичность его абсолютных требований.

Дистинкция бытовой и бытийной морали по линии «практически возможное – практически невозможное» приводит к тому, что бытийная ориентация остается прерогативой либо моральных «героев» (святых и подвижников), либо ограничивается мотивационной сферой «доброй воли». Между тем, «герои» отличаются от обыкновенных людей, скорее, не своими способностями («Человек высшей нравственности похож на неспособного» – Лао Цзы), а более ясным видением иерархии ценностей как реальности, в подлинности которой он убежден. В сфере бытийной морали духовное состояние человека и его поступки не противопоставляются, а естественно полагаются взаимообусловленными, как любовь к конкретному человеку и борьба со злом. Акцент на должном или сущем в этике добродетелей или этике поступка только расчленяет мораль, сейчас же, по-видимому, наступило время «собирать камни». Дистинкция бытовое – бытийное касается морального достоинства человека в целом, и различные нормативно-этические кодексы могут быть сопоставлены по этому критерию: насколько адекватно они отражают такое достоинство, обнаруживая его разноуровневость и реальное присутствие в каждом человеческом существе, часто не осмысляемое им самим. Этическая парадигма «пути» как морального совершенствования человека обладает тем недостатком, что в ее рамках всегда возможны споры об истинном направлении такого совершенствования, и плюрализм моральных кодексов неизбежен. Представление об этическом как пути, на котором человек обретает свое высшее моральное достоинство, является, на наш взгляд, верным не в онтологическом, а в гносеологическом, точнее, герменевтическом смысле, связанном с глубокой и экзистенциально детерминированной рефлексией того, чем человек обладает изначально. (В этом аспекте то, что на уровне бытовой морали не является очевидным и даже, напротив, кажется противоречащим здравому смыслу, на уровне морали бытийной – вполне очевидно: так все возражения против идеалов бытийной морали следуют за признанием их позитивной интенции в целом, по формуле «это так, но…»).

Бытийный смысл взаимосвязанных понятий «абсолютное», "априорное», «очевидное» выявляет, например, внутреннюю взаимную непротиворечивость этики Канта, очерчивающей формальные рамки нравственности, и этики Толстого с ее содержательным законом любви и ненасилия.