Смысл жизни человека: от истории к вечности - [119]

Шрифт
Интервал

Несмотря на то, что признаком быта как процесса выступает цикличность, он не может быть сведен к обычному и стереотипному, так как высвечивает индивидуально-сокровенное и уникальное. Быт есть само «пространство – время» человеческой жизни, репрезентирующее бесконечное и вечное.

Быт – индивидуальное, действительное проживание бытия; бытие – сама возможность такого проживания, реализуемая не иначе, как в быту и через него.

В социологическом аспекте «быт» представляет собой совокупность видов деятельности, связей и отношений, служащих удовлетворению материальных потребностей и обеспечению душевного комфорта в повседневной жизни.

«Бытие» включает в себя все бытовые планы существования, не являясь их результирующим измерением или только чем-то идентичным во всем многообразии сущего. Оно перерастает рамки временного и опытного, придавая морали значение, ипостасно равное значению жизни в целом. Это и дает, как нам кажется, право различать бытийную и бытовую («добропорядочную») мораль.

Бытовое и бытийное различаются как поведение и Поступок, правило и заповедь, истина и Правда… Важная в горизонтально-земном измерении дистинкция, например, политико-правовой и повседневнобытовой сфер жизни, дополняется вертикально-духовным измерением морального сознания и поведения человека. Когда мы говорим, что бытовая мораль снисходительнее к человеку, мы невольно выявляем интуитивно очевидную «топографию» морального действования по линии «верх – низ».

Бытийная мораль настраивает на переживание бытия как вечно длящегося настоящего (настоящего – не в смысле того, что оно стоит перед нами, а в смысле возможного подлинного); она выводит из плена забот о повседневном существовании, придавая многим событиям и процессам символическую глубину и судьбоносный характер. У каждого из нас, как говорил Г.С. Батищев, свой момент перехода к «устремленному способу быть».

С глубокой древности люди понимали невозможность перехода к высокому Бытию, очищенному от всего мирского, минуя «низшее», земное. Уже в древнеегипетском философском сочинении «Беседа человека, утомленного жизнью, со своею душой» мы сразу же встречаем жалобы на несовершенство мира, с которым следует быстрее покончить в собственном лице и воссоединиться с лучшим и высшим бытием. Что же отвечает человеку душа? «Наверху – так же, как внизу». Конкретно-императивно выявляет связь земного и высшего мира Иоанн Богослов: «Кто говорит «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1-е послание Иоанна.4;20).

Казалось бы, эти слова свидетельствуют не только о принципиальной связи, но и о совпадении бытового и бытийного. Однако сам факт апостольского требования свидетельствует о реальности бытового уровня морального сознания и поведения, на котором люди различают любовь к «ближнему» и «дальнему», другу и врагу. (Следует отметить, что христианские императивы, при всей своей ригористичности, отражают должное как желанное; бытийная мораль делает акцент на должном как возможном.).

Бытовая мораль не может рассматриваться лишь как феномен, соответствующий социальному опыту людей, упорядочивающий данный опыт, так как во-многом противостоит ему, предлагая идеалы, существенно отличные от стандартных форм поведения в определенной ситуации. Бытийная мораль не только противостоит социальному опыту, но и способна преодолеть противостояние должного и сущего, рассматривая индивидуальный и социальный опыт в широком перспективном контексте высших человеческих идеалов и ценностей, базовыми среди которых являются, наряду с идеалом единения, солидарности и милосердной любви, также идеалы и ценности, конституирующие человеческую самость, ее внутреннюю моральную целостность. Бытийная мораль «работает» не столько на уровне человеческого существования, сколько – сущности, обеспечивая единение человека с самим собой и аутентичное моральное достоинство. Таким образом, различие бытийного и бытового уровней морали является отражением вечного противостояния сущности человека и его существования («Познай, каков ты есть и стань таким!»); оно фиксирует специфические признаки морального выбора, в одном случае, тех или иных частных действий, предпринимаемых человеком, а, в другом случае, выбора человеком себя самого: «выкупаться в купели этики», по мнению С. Кьеркегора, значит «выбрать себя самого в абсолютном смысле».694Если в бытовой моральной сфере выбор осуществляется между эмпирически значимыми (целесообразными ценностями) и их нравственная оценка имеет дополнительно-прикладной, инструментальный смысл, то в бытийной – между собственно моральными ценностями разного уровня абсолютности; если в сфере быта моральные и прагматические моменты тесно переплетаются, то бытийная мораль настаивает на разделении «низшего» и «высшего» абсолютным образом: «Богу Богово, кесарю кесарево». В этих словах нет лукавства, позволяющего избежать трудной бытовой коллизии, здесь утверждается принцип разделения бытового и бытийного отношения к миру в целом. Бытийный моральный выбор не дискретен, а континуален, сливаясь со смыслом всей жизни человека, которая, собственно, и становится нравственной («праведной») жизнью, подобно тому, как не факт крещения, а религиозная жизнь делает человека подлинно верующим.


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.