Смысл жизни человека: от истории к вечности - [109]

Шрифт
Интервал

(Бердяев отрицает трактовку этого содержания в смысле учения Толстого: универсальное может быть собрано из «осколков мудрости» всех веков).

Личность, напротив, есть не натуралистическая, а духовная категория, обозначающая свободу и независимость человека в отношении к природе и обществу. Она есть изначальная ценность и единство, универсум, находящийся вне соотношения индивидуально-частного и родового.

Личность более индивидуальна, чем индивидуум, противоположна общему, общеобязательному, нормативному (здесь Бердяев решительно расходится с этикой Канта); имеет скорее духовный, нежели витальный (как индивидуальность) характер.

Личность обладает внутренним единством и целостностью, «индивид же может быть растерзан силами мира».

Существование личности предполагает существование сверхличных ценностей, квинтэссенцией которых выступает смысл жизни. Однако, и это принципиально важно, личность не есть лишь средство сверхличных ценностей: универсальное находится в личности, и не как производное от количественного опыта, а как изначальное качество.658 «Универсальное находится не в идеальной сверхличной сфере, а в личности, принадлежащей к экзистенциальному плану. Универсальное и так называемые сверхличные ценности принадлежат не к миру объективности, а к миру субъективности. Объективация универсальных ценностей и порождает рабство человека».659 (Смысл жизни, в интерпретации Бердяева, будучи объективированным в какой-либо регулятивной норме, может, таким образом, поработить человека, а не сделать его свободным).

Универсальное, далее, не есть общее, абстрактное, а есть конкретное, то есть полнота. И в этом смысле «личность – человек не может быть средством для Личности – Бога. Унижает человека и унижает Бога та теологическая доктрина, которая утверждает, что Бог сотворил человека для самопрославления».660

Бердяев одинаково отрицает: 1) представление о том, что Бога нет и что человек сам есть Бог; 2) позицию, в которой человеческая личность – лишь средство для какой-либо всерхличной ценности, некое орудие Бога. Первое принижает, а не возвышает человека, второе означает, что человек впал в идолопоклонство. «И Бог – личность хочет не человека, над которым Он господствует и который должен Его прославлять, а человека – личности, которая отвечает на Его призыв и с которой возможно общение любви».661

Можно ли понять Бердяева так, что смысл жизни человека коренится в нем изначально, и проблема снимается самой этой изначальностью пребывания? Да, человеческая личность есть потенциально все, вся мировая история. «Но эта личность лишь частично актуализирована, очень многое остается в дремотном, скрытом состоянии… Сознание возникает в отношениях «я» и «не-я», оно означает выход из «я», но оно вместе с тем может быть препятствием для выхода «я» к «ты», как внутреннего общения. Оно объективирует и может мешать трансцендированию. Сознание есть «несчастное сознание». Сознание подчинено закону, который знает общее и не знает индивидуального. Поэтому легко впасть в иллюзию, неверно понимая отношение между личным и сверхличным».662

Итак, вне личности нет абсолютного единства, все частично, частичен и сам мир, как все объективированное. Космос, общество, нация и прочее находятся в человеческой личности и их «выпадение в объекты», во внешние реальности есть результат падшести человека, экстериоризации, отчуждения. «И в каком-то смысле собака и кошка более личности, более наследуют вечную жизнь, чем нация, общество, государство, мировое целое. Таков антииерархический персонализм, который и есть единственный последовательный персонализм».663

Бердяев, предупреждая возможные обвинения его в эгоцентризме, говорит, что личность понимает в глубокой противоположности эгоцентризму – самозамкнутости и сосредоточенности в себе. Последние, наоборот, и есть «первородный грех», препятствующий полной реализации жизни личности.

Личность предполагает выход из себя к другому, но это не означает непременно (хотя и это есть, к сожалении) объективацию.

Полнокровная реализация личности возможна лишь в пространстве культуры, а не цивилизации.

Известно отношение к цивилизации как к року всякой культуры, как к ее смерти. Об этом писал О.Шпенглер, это было предметом пристального внимания русской философии, в частности славянофилов, враждебно настроенных не к европейской культуре, а к ее цивилизации.

Н.А.Бердяев также пишет о ней как смерти Духа культуры. Культура сама несет в себе семена этой смерти, и они, рано или поздно, дают ужасные всходы: «Во всякой культуре, после расцвета, усложнения и уточнения, начинается иссякание творческих сил, удаление и угашение духа, убыль духа. Меняется все направление культуры. Она направляется к практическому осуществлению могущества, к практической организации жизни в сторону все большего ее расширения по поверхности земли».664

Слишком напряженная воля к жизни и губит культуру, которая перестает быть самоценной и не рождает более гениев. Символизм переходит в реализм, акт познания «угасает» в книге, художественный акт в произведении, религиозный акт – в культе, догматах и церковном строе. Одним словом, живая судьба народа «мумифицируется», «кристаллизуется». «Вся красота культуры, связанная с храмами, дворцами и усадьбами, переходит в музеи, наполняемые лишь трупами красоты. Цивилизация – музейна, в этом единственная ее связь с прошлым».


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Японская художественная традиция

Книга приближает читателя к более глубокому восприятию эстетических ценностей Японии. В ней идет речь о своеобразии японской культуры как целостной системы, о влиянии буддизма дзэн и древнекитайских учений на художественное мышление японцев, о национальной эстетической традиции, сохранившей громадное значение и в наши дни.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.